Рок задержался в своей каюте, собираясь развлечься на берегу ближе к ночи. Адам, оказался относительно свободным в пределах от левого до правого борта и от кормового флагштока до бушприта, от марса до трюма. Он был волен делать всё, что хочется. А не хотелось ничего.

Только спокойнее ему будет тогда, когда Энни перекинет ногу с поднятой шлюпки и спрыгнет на палубу. Живая и здоровая.

А пока живой и здоровый Рок Бразильяно подошел к Адаму, приобнял за плечи и, дыхнув ромом, зашептал на ухо.

— Поплывем только мы. Команде дам погулеванить недельку на Тортуге, ребята хорошо потрудились, - гыкнул довольно и продолжил.
– С твоим флейтом пришлось повозиться. Пусть отдохнут. А мы обстряпаем делишки.

Заметив чуть отсраненный взгляд Адама и его волнение, капитан принял это на свой счет.

— Не дрейфь, со мной не пропадешь, будет и флейт, и шлюп, и галеон у тебя... может, если захочешь. Если верность докажешь. Хочу флот целый, а не один корабль. Кэп Адам Лонели. Вот и схороню тебя до поры до времени.

Адам коротко кивнул словам Бразильца, продолжая тоскливо вглядываться в полоску причала.

— Не пущу, - даже несколько капризно сказал Рок.

***

— Я тебе тут поесть принесла, - Энни подошла со спины. Вернулась на удивление быстро и трезвая.
– Правда, что нас высадят на какой-то остров и оставят там? Что мы потом делать будем?

"Ничего не будем делать. Ничего. Ждать удобного случая, чтобы вместе сдохнуть".

Конечно, Адам не высказал это вслух. Но на душе скребли кошки от недобрых предчувствий. Барбадос большой остров, но юго-восток довольно пустынен, бухты там мелковаты для крупных судов. Вот там и будут они ожидать своей участи и сторожить богатство Рока Бразильяно.

Когда-то Агний потащил упирающуюся Елин подкрепиться после хозяйских развлечений, а сегодня Энни позаботилась о нем. Приятно.

— Покорми меня. Как кормила при Патрикии, помнишь?
– Еда, конечно, совсем простая, не такая как в доме сенатора.

Но разве это так важно?

Адам устроился на низеньком бочонке у грот-мачты, прямо в самом центре палубы. Почти вся команда на берегу, приползут только утром. У них с Энни весь вечер и ночь.

Особенно ночь. Хотелось побыть с девкой без свидетелей и не ссорясь.

А пока, привалившись спиной к канатным банкам, он сидел и жмурился в вечернем солнце, наблюдая, как Энни вынимает из корзинки съестное, раскладывает на почти чистой салфетке.

Разговор прошлой ночью был больной, тяжелый. Сегодня хотелось простоты и тишины. Адам чуть было не подумал «как в старые добрые времена». Но таких времен у них с Энни никогда и не случалось.

Прикрыв глаза, он на несколько минут погрузился в полудрему и... вздрогнул от видений, что встали перед ним.

Дымящиеся норы и примитивные, похожие на плетеные корзины из толстых полуобшкуренных веток, хижины, разбросанная примитивная утварь и черепки глиняной посуды в грязных лужах крови. Тишина, лишь потрескивание уже затухающего пожарища. Запах... Запах горелого мяса, страха и смерти.

Он знал, как пахнет страх. Он не раз вдыхал запах смерти. Здесь все были мертвы, здесь всех убили.

И он знал, что это его дом!

Он впервые увидел дом! И какой!

Очнувшись от кошмарного видения, Адам застонал и болезненно поморщился.

Адам перехватил руку Анна и прижал к своей груди. Сердце громко ухало. Он еще не отошел от видений, но девка была рядом. С ним. Только с ним. Плевать на еду, никуда она не денется!

Оценив высоту борта и возможности веревочной лесенки, что использовалась для спуска в шлюпку, Адам заулыбался.

Ничего не говоря, встал и на глазах у оторопевшей девки стал стаскивать с себя одежду. Оставшись в исподних штанах, босиком, он закинул волосы за спину и протянул руку.

— Пойдешь со мной? Куда угодно пойдешь?
– и потащил к борту брига.

Ему не было страшно. Он сейчас чувствовал уверенность и в себе, и в ней. Потому что шестым чувством знал: она пойдет. Даже если он отпустит руку, Энни сама схватит его большие пальцы, переплетет со своими тоненькими и слабыми. И пойдет.