— А вы вчерра чем занимались? — спросил парень угрюмо, будто обиженный ребенок.

— Я рисовала Богдана. Обнаженным, — ляпнула я и обернулась, чтобы не пропустить его реакцию.

Если бы Алек держал в руках не мои волосы, а, скажем, ногу, он бы точно ее сломал. Было удивительно как он не порвал мои крепкие волосы, о которых мечтает любая девушка, с силой сжав их, а потом рванув в разные стороны. Взгляд его при этом был направлен вниз на воду и руки, поэтому глаз его я не видела, но вот негативную реакцию было трудно не заметить. И даже не просто негативную.

— Черт, да ты ревнуешь! — огорошила меня мысль.

— Что вы делали? — одновременно со мной переспросил Алек, дергая меня за волосы, отчего я чуть не свалилась с камня в воду.

Я вскрикнула и схватилась за волосы у корней.

— Больно! — возмутилась я.

— Сейчас будет еще больнее — я буду тебя топить, — хмуро ответил парень и тут же закричал, словно я кинула его на деньги, то есть отчаянно и с надрывом: — Ты же мне обещала!

Я так и застыла на камне: сидя вполоборота к воде, держа одной рукой волосы у основания шеи, а второй рукой опираясь на камень, я смотрела на своего приятеля, замечая на его лице смесь обиженного ребенка, которому я запретила брать сладкое из-за баловства на уроке, и маньяка-убийцы из фильмов ужасов. Скажу я вам, смесь эта была чудовищной. Мне одновременно было страшно и смешно. Причем страшно намного больше, потому что вспыхнувшие глаза парня в темном переулке я еще не смогла забыть, как и свой последовавший за этим испуг.

Но вот чего я не испытала так это радости, ехидства, и умиления при виде очевидной ревности своего друга. Скорее даже мысль о его возможной ревности меня смутила и захотелось отвести стыдливо глаза и сделать вид, будто я ничего не видела.

— Я пошутила, — растерянно ответила. Первоначально моя шутка должна была выйти смешной, но почему-то даже мне она показалась идиотской после реакции Алека. Сам же парень эмоционально поведал мне о том, что думает о таких шуточках, плюнул и отправился вон из воды, оставив мои волосы плавать на поверхности.

— В следующий рраз как бы я не пошутил! — пригрозил он, выходя на песок и вытираясь полотенцем. — Сама свои волосы мой. Нашла тут себе лакея!

Он обижено развернулся и пошел в сторону леса, зло распинывая песок в разные стороны.

— Эй! Ну перестань! — бесперспективно позвала я его. — Не оставляй меня здесь одну! Алек!

Парень скрылся за деревьями, а я осталась на берегу озера в одиночестве. Мои волосы блестели, солнечные лучи, падающие на них, только усиливали это свечение. Я сидела на камне в одежде, наполовину вымытые волосы плавали в воде. У меня было два варианта: либо нагнуться и продолжить помывку, рискуя свалиться со скользкого камня, либо слезть с камня, запачкать вновь волосы, снять одежду, намочить ее из-за мокрых волос и снова залезть в озеро с бесперспективными попытками вымыть длиннющие волосы, чтобы в них не запутались водоросли, камешки или тина. Я через пару минут метаний туда-сюда выбрала третий вариант:

— Алек! Помоги мне, пожалуйста! — взмолилась я, придерживая затекающую шею рукой. — Прости! Я сказала, не подумав! Алек!

Еще не меньше минуты я чуть ли не рыдала на этом проклятом камне, пытаясь докричаться до парня, но он все-таки вернулся. Такой же угрюмый и нервный.

— Ррисовала его? — хмуро поинтересовался он.

— Нет! — заверила я его. — Правда, не рисовала!

Он фыркнул как лошадь.

— Мы даже за руки не держались! Все было очень прилично, как и обещала, — я оправдывалась за какую-то несусветную чушь, и сама от этого чувствовала себя идиоткой. Но еще большей идиоткой я чувствовала себя из-за своей нелепой позы выброшенной на берег русалочки.

Парень еще немного потоптался на берегу, пофыркал, побурчал, а потом все-таки вновь зашел в озеро и уже не так бережно, как раньше, начал мыть мои волосы.

Я молчала, снова улегшись на камень, смотря в небо и чувствуя волны чужой злости у себя в изголовье.

— А что плохого в рисовании? — поинтересовалась я, когда он объявил, что закончил помывку и собирал мои волосы в протянутое мной полотенце.

— А что хоррошего? — все также агрессивно поинтересовался он.

Я, получив свои волосы в полотенце, наконец, разогнулась и прижимая клубок к груди, обернулась к озеру, видя, как Алек удаляется от меня, плывя к центру озера.

Я поспешно слезла с камня и подбежала к своей сумке, достала альбом, карандаш и принялась делать быстрые наброски озера и парня в нем. Не знаю, чего я добивалась, но мне захотелось проверить одну гипотезу.

Парень плавал долго, поэтому я успела сделать довольно подробный набросок, и когда мы вернулись в гостиницу я его поспешно завершила, добавив немного красок и деталей. Конечно, рисунок все равно вышел схематичным, но на нем угадывался и полуобнаженный парень, и черты самого Алека.

Рисунок я специально оставила на видном месте. Алек увидел его вечером, когда я уже укладывалась спать. Я лежала на кровати с полузакрытыми глазами, подсматривала и претворялась спящей.

Парень сначала прошел мимо альбома, потом, видимо, заметив рисунок, вернулся, поднял его и начал рассматривать. Честно сказать, я ожидала, что он разозлится и с замиранием сердца ждала его реакции. Мне казалось, будто с рисованием у него связаны какие-то плохие воспоминания или ассоциации, ведь должна же была быть у него причина почему он так относится к безобидным рисункам и художникам.