Но он вместо того, чтобы нахмуриться, вдруг радостно улыбнулся. Я одновременно и от шока, и от возмущения открыла глаза, но тут же их закрыла, потому что он обернулся в мою сторону. Выждав пару секунд, снова приподняла веки и оказалась свидетельницей того, как меня обворовывают.

Парень, как будто так и должно было быть, аккуратно вырвал лист из альбома, сложил его в несколько раз и спрятал в нагрудном кармане. Он воровато обернулся, я закрыла плотно глаза, а когда открыла, он уже плескался в тазике с водой.

20. Не допускайте, девки, скуки!

В городе имени Алека мы прожили чуть больше недели. Каждый день я продолжала очаровывать Богдана и разочаровываться в нем же. Не знаю по какой причине, но парень так и заглядывал мне в рот и вился вокруг. Из-за этого он еще больше меня раздражал и выводил из себя тем, что большую часть дня я претворялась той, кем не являюсь: милой и кроткой девочкой с ангельскими глазками. Зато в отношениях с дьяволенком с такими же невинными глазками отношения у меня все крепли и крепли.

В вечерах, которые я проводила по большей части в компании Алека, я находила утешение после непростого дня рядом с идеальным Богданом. Вместе с моим напарником мы, не стесняясь друг друга, наедались на ночь, ходили на те самые гулянки молодежи, о которых Богдан презрительно отзывался, ругались из-за воровства Алека и из-за моей дружбы с богатырем, иногда влипали в истории, снова ругались и вместе же смеялись.

История с моими рисунками на первом похищении безобидной картинки не закончилась. Я решила продолжить экспериментировать и нарисовала еще раз Алека, на этот раз портрет с подбитым глазом. На утро он пропал, как и первый мой пейзаж из этого мира. При этом парень выглядел все так же невозмутимо, как и после первого воровства.

Я сделал вид, что не заметила пропажи. И на следующий день потратила еще пару часов на три заготовки: карикатура на жующего Алека, наш гостиничный номер и цветы в вазе. Я ожидала, что пропадет только один портрет, но исчезли все три рисунка.

— Надо же альбом закончился, — театрально заявила я на следующее утро, ожидая реакции парня. Он глянул на меня незаинтересованно и прошел мимо, никак не прокомментировав мои слова.

А вечером на комоде появилась тетрадь в клетку из моего мира, в которой была вырвана пара листов. Я ее пролистала, сначала недоуменно, а потом припомнила, что мой приятель — студент и, видимо, это была его тетрадь с лекциями. Записи он уничтожил, и оставшиеся листы в уродливую клетку были выделены мне для дальнейшего рисования.

Я на эту подачку лишь фыркнула, отложила тетрадь обратно и легла спать. В ночи проснулась от шелеста страниц, а, открыв глаза, увидела, как Алек при свете моей косы возмущенно листает свою тетрадь, разглядывая каждый лист, будто надеется увидеть невидимые чернила. Заснула я с ухмылкой на лице под его недовольное фырканье.

Продолжая свой эксперимент над отношением моего милого Маугли к искусству, на следующий вечер я села в кровати с планшетом и стилусом. И, естественно, утром не досчиталась планшета. Я на это только ухмыльнулась, а потом весь день наблюдала, как у Алека портится настроение. Подозревая, что он злиться, потому что не может взломать мой пароль, я умчалась на свидание к Богдану.

Вечером того же дня планшет вновь появился на моей кровати, Алек наблюдался рядом злой и обиженный. Надо же у ребенка отобрали конфету!

Я сбегала до будочки уединения позади гостиницы, похохотала как следует, вернулась и невозмутимо снова взяла в руки планшет. Алек раз прошел мимо, два прошел мимо, на третий — сел рядом со мной, взглянул на свое лицо на экране, фыркнул и ушел. Вернулся через пару минут с возмущенным вопросом:

— Что ты делаешь?

— Рисую, — ответила я, не удержалась и все-таки хихикнула, претворившись затем, что закашлялась.

— Почему не на бумаге?

— Альбом закончился, — ответила я, не уточняя куда делись все листы.

— У меня есть тетрради. Дать? — предложил парень, заискивающе смотря на меня.

— Нет, не надо. Не люблю линованные листы, я лучше на планшете порисую.

Алек захлопнул раздраженно дверь и где-то пропадал часа два. Вернулся он радостный с толстой тетрадью из местной бумаги в золотом переплете. Я, увидев чудо местного типографического искусства, подпрыгнула на кровати и вырвала его из рук Алека, чтобы рассмотреть поближе.

Мало того, что местный папирус отличался от нашей современной бумаги внешним видом, запахом и плотностью, так еще и переплет был из камней и золота. Да, эта тетрадь сама по себе была произведением искусства! А если ее еще и расписать… Да она станет лучшем экспонатом моей выставки!

— Где украл? — восхищенно листая страницы, поинтересовалась я.

— У купца прриезжего, которрый… Ничего я не кррал! — возмутился парень запоздало. — Я ее купил, — приосанился он.

Ну да, конечно. Догнал того купца и снова купил.