Уже потом, в машине, когда я поднялась, чтоб выйти по следующему адресу, оказалось, что вся форма сзади в крови. А я и не заметила даже сразу, настолько не в себе была. Я увидела кровь, с недоумением провела рукой по брюкам, наконец-то почувствовала, как из меня хлещет, и потеряла сознание.

Пришла в себя в больнице. Врач, знакомый, я к нему в приемный несколько раз возила пациентов, что-то говорил о большой кровопотере, и что надо срочно операцию.

Я спросила про ребенка.

Он поморщился:

— Оль… Тут вопрос про твою жизнь, понимаешь? Ты — сама медик. Такая кровопотеря… Но я все аккуратно сделаю, веришь? Хорошо все сделаю. Еще потом десяток родишь.

Я закрыла глаза и отвернулась.

Я плыву в сладком мареве, не хочу выныривать. Там у меня все хорошо. Там у меня есть будущее. Там я счастлива.

Голос моей соседки, резкий, неприятный. Хруст яблока. Скрип кровати.

Белый потолок.

Это не со мной.

Я — там. В моем счастливом прошлом.

У которого нет будущего.

— Оль, ты не думай, он…

Вася сидит в моей квартире, гладит машинально белую вязаную скатерть на столе. Я сижу напротив.

Смотрю на вазу. Старинную, прабабушкину. В ней пионы. Такие, как я люблю. Розовые и круглые. Они одуряюще пахнут. Настолько сильно, что голова кружится и болит.

Странно. Раньше не болела…

— Вася, — ровный голос робота. У меня всегда теперь такой будет? Да? — Он сам туда пошел? Да? Он — знал, куда идет?

— Оль… Ты не понимаешь…

— Да, я не понимаю.

— Здесь другая ситуация, Оль…

— Ты ему сказал? Про ребенка?

Молчание. Не сказал, значит. А чего так, Вася? Зассал?

Какие мысли у меня в голове. Ха. Общение с уголовником не проходит даром.

Я отворачиваюсь, смотрю на серое небо Питера в окне.

От запаха цветов тошнит.

— Уезжай, Вась.

— Оля… Ты не права. Ему тяжело сейчас. Он нас выпихнул, вину на себя взял…

— Хороший друг.

— Оля… Ему поддержка сейчас нужна. Твоя. Он о тебе спрашивает все время. Ему можно звонить туда. До суда. Потом… Потом тоже можно будет. Смотря, куда этапируют.

— Хорошо, он будет рад слышать твой голос.

— Оля…

— Сколько ему дадут?

— До десяти лет. Но там смягчающие. И адвокат нормальный… Лет пять, не больше.

— Ммм…

— Оля… Если хочешь, можно организовать свидание.

— Не хочу.

Вася молчит. Смотрит. Тяжело и с укором. А во мне неожиданно от его взгляда этого укоряющего просыпается дикая злость.

Я разворачиваюсь к нему, оскаливаюсь по-звериному:

— Что смотришь? Что? Нехер на меня так смотреть, понял, ты? Я не пойду к нему! Я не хочу его видеть и знать, так ему и передай! Понял? Прямо этими словами! И скажи, что наш ребенок умер! Из-за него! Понятно? Из-за него! И пусть идет по этапу! Пусть! Я его ждать не буду! Не буду! И не дай бог ему еще раз появиться возле меня! И тебе! Ты понял? Он убил нашего ребенка! Он — меня! Меня убил! Я — мертвая! Мёртвая для него! Пошел вон отсюда!

Вася смотрит еще на меня какое-то время. Неожиданно не зло. Печально и с сочувствием.

И от этого взгляда меня вообще выносит.

Я хватаю вазу с пионами, которые он принес, как всегда, от Олега, с таким, сука, видом, словно не изменилось ничего! Словно все по-прежнему! Тварь! Все твари!

И швыряю в него вазу и проклятые пионы. Вася уклоняется автоматически.

Хваленый фарфор неожиданно остается целым, ударившись о стену, а пионы разлетаются по всей комнате. Запах становится невыносимым.

Я зажимаю руками рот и бегу в ванную.

Вася пытается поддержать меня, но я злобно отпихиваю его руки. Чужие прикосновения я теперь не выношу. Просто на физическом уровне.

Потом я умываюсь холодной водой. Ловлю в зеркале взгляд Васи. Внимательный и заботливый.

— Уходи, Вася. И не приходи больше. Передай своему хозяину все, что я сказала.

Вася молчит, смотрит на меня еще какое-то время.

А потом уходит.

А я еще долго сижу в ванной, потому что не могу себя заставить выйти в комнату, где все пропахло проклятыми пионами. Я теперь всегда буду ненавидеть этот запах. Всегда.

Я тебя позабуду так быстро,

Как кончаются белые ночи.

Как в костре затухающем искры

Умирают под влагой небес.

Ты уйдешь, словно призрак рассветный.

Неживой, никакой, незаметный.

Ты меня позабудешь скорее,

Чем я кончу писать о тебе.

М. Зайцева.

Примерно пятнадцать лет назад.

Марат смотрит на меня взволнованно. Держит за руку, мягко поглаживает ладонь большим пальцем. Это приятно. Не до дрожи, конечно, но так… Приятно.