Шрифт:
Хорошо, хоть старородящей не называли. Как-то прошло это время. Но, узнав, что у меня первая беременность за двадцать лет, после выкидыша, смотрели с опаской. И прыгали вокруг.
А я, во втором триместре как-то успокоилась, погрузилась в себя и не реагировала ни на что вокруг. Вот вообще ни на что.
У меня была своя, маленькая вселенная, самая важная для меня. И был центр этой вселенной. Во мне.
А сил отвечать на раздражители внешней среды не находилось. На другое тратились мои силы. Мои эмоции.
Я с упоением отслеживала все изменения в себе. На сколько килограмм поправилась, в каком месте округлилась, как постепенно выпячивался пупок и рос живот. Это завораживало. Это было настолько захватывающе, что весь мир неминуемо оказался за пределами.
Иногда по ночам мне снилась моя прошлая жизнь.
Мелькание огней на скорой. Широкая спина Вадима, моего фельдшера. Мокрые сырые питерские подъезды. Серость. Стопка писем с тюремным штемпелем. Пронзительное одиночество, которое я, по незнанию и глупости, принимала за жизнь.
Часто мне снился Олег. Но не молодой, как раньше. Нет. А такой, каким я его видела в одну из последних наших счастливых встреч.
Его губы. Его руки. Его глаза. Его шепот: «Олька, Олька, Олька моя…»
И я просыпалась с таким мягким и сладким томлением во всем теле, что тянуло улыбаться и потягиваться.
На узи мне сказали, что будет мальчик.
Дима. Дмитрий Олегович.
Красиво.
Имя, хоть и не литературное, но правильное.
Я смотрела на себя в зеркало, гладила живот и разговаривала с Дмитрием Олеговичем. Рассказывала ему про себя.
Про мокрый Питер, про его бабушку и дедушку, про прабабушку, которые бы очень, просто очень радовались, если б им довелось дожить и увидеть его. И про отца его тоже рассказывала. Про то, что не держу зла, что он хороший и заботливый.
И, может, когда-нибудь…
Я не анализировала, почему я не хочу сейчас видеть Сухого, и не собираюсь этого делать. Раз не хочу, значит, так надо.
Все это время я знала, что у него все хорошо. Что он выздоровел и оправился.
Только человек с завидным здоровьем может развить такую бешеную активность по моим поискам.
Но суть в том, что я и не пряталась!
Ходила по парку, до магазина, гуляла по близлежащим улицам, наслаждаясь на редкость мягкой московской зимой.
Раз не нашел, значит и не надо.
Иногда мне казалось, что я замороженная царевна. Или спящая. И мне нужен тот, кто меня разморозит.
Странный выверт сознания, может, глупость и жестокость по отношению к Олегу. Но я так чувствовала.
И хотела тишины и спокойствия в самые тяжелые и ответственные для меня дни. И я этого инстинктивно добивалась. Получала.
А сегодня с утра что-то так тревожно мне.
И Димка толкается. Он начал это делать в пять месяцев и теперь не останавливается. А сегодня прямо прицельно по печени лупит. Будет каратист. Или футболист…
По мокрой парковой дорожке, в сторону корпуса, идет человек. Мужчина.
Темная фигура, в пальто.
Такая знакомая.
Я смотрю.
Сердце стучит. Ноги подгибаются.
А потом неожиданно изнутри я получаю пинок такой силы, что подбрасывает на месте буквально.
Я подхватываюсь и выбегаю.
Прихватываю куртку из гардероба и вываливаюсь на крыльцо ровно в тот момент, когда Олег поднимается по ступеням.
Куртка не сходится на животе.
И взгляд Олега упирается в первую очередь в него.
Я замираю.
Жадно смотрю в его глаза.
На его расширяющиеся зрачки, на мертвенную бледность, моментально высветлившую лицо до цвета весеннего снега.
Он медленно поднимает взгляд на меня.
И в глазах его…
В глазах его, жестких, жестоких даже, знакомое выражение.
Словно я — самое дорогое, что есть в его жизни, главное чудо, нечто невероятное и неземное.
Он всегда так смотрел на меня.
С первой нашей встречи.
Ничего не изменилось.
До сих пор.
Ну привет, Олег! Ты меня нашел.
Расколдуешь?
Эпилог 1
— Как думаешь, на колени упадет?
Лысый задумчиво оценивает диспозицию, две застывшие друг напротив друга фигуры на крыльце, закуривает.