Слишком он хотел. И даже, помнится, лет шесть-семь назад заговаривал со мной про детей, в очередной его набег и попытку захвата меня.

Но я тогда была на редкость жесткой стервой. (Эй, Шепелева, а ты другая теперь стала? Да?)

Я ему заявила, чтоб про детей со мной никогда, просто никогда не смел разговаривать. Этого не будет. Ни за что на свете.

Он тогда вспылил.

А я тогда с удовольствием смазала ему по физиономии.

До красноты.

А он потрогал задумчиво, перевел взгляд на меня, прищурился и…

Ну что я могу сказать…

Если я и пожалела о своей вспыльчивости, то…

Да нет. Не пожалела. Секс с ним, даже тот, жесткий, что случился, всегда был нереальным удовольствием.

Но урок он усвоил и про детей больше не заговаривал.

А тут…

Думаю, что он будет рад. Уверена, что будет рад.

Я уже успела перебороть в себе неуверенность и первый страх того, что история может повториться.

Не повторится. Я все для этого сделаю.

Да и Олег уже другой.

И бизнес у него законный, легальный, никакой опасности, никаких проблем с законом.

Да и мир теперь другой.

Прошли времена, когда на улицах стреляли.

Уж кому, как не мне, врачу скорой, это знать.

Олег меня встречает уже в зале прилета.

И да, я не особо удивляюсь. Может, чуть-чуть.

— Олька… — он обнимает, целует так, что опять ноги дрожат. И тащит быстрее к выходу.

Не спрашивает, чего меня принесло, просто радуется.

И это так приятно, это так правильно для меня.

Я ему потом все скажу. Обязательно.

Вот доедем домой.

Но все происходит быстро.

Олег неожиданно прерывает разговор, дергается, словно его судорогой пробивает, а потом валит меня на асфальт, закрывает собой.

— Лежи, Олька, лежи, — хрипит он, и я с ужасом ощущаю, как тяжелеет на мне его тело, а бок заливает горячим.

Кровь! В него стреляли! Я начинаю извиваться, пытаюсь выбраться из-под него, потому что надо срочно осмотреть. Срочно прекратить кровотечение, но он только сильнее прижимает, и опять хрипит:

— Лежи, лежи, бл*…

Над нами кто-то кричит, что-то происходит, я в каком-то ступоре, осознаю, что Олег теряет сознание, кровь все льется и льется!

— Олег… Олег… Мать твою, выпусти меня! Олег! Не смей, Олег! Не смей!!!

Мне кажется, я тоже кратковременно теряю сознание, потому что следующее мгновение я понимаю, что уже в машине, и голова Олега на моих коленях, и мы куда-то мчимся, а на водительском сидит Вася!

Он, как всегда, молчит, но руки вцепились в руль, скулы белые от напряжения.

Я опять перевожу взгляд на Олега и выхожу из ступора.

— Вася, аптечка где?

Он коротко кивает назад.

Я оборачиваюсь, скольжу взглядом по салону. Вот она!

Осторожно перекладываю голову Олега на сиденье, становлюсь перед ним на колени. Хорошо, что задний ряд машины вполне позволяет.

Быстро провожу осмотр. Действую на автомате, ужас ситуации закукливается где-то настолько глубоко, что не мешает работать.

Плечо, судя по остановившемуся кровотечению, не страшно. Главное, чтоб одно ранение. Но больше вроде нет.

Разрезаю пиджак и рубашку. Сквозное. Хорошо. Крови потерял, конечно, у меня вон, весь бок уделан, но не смертельно. Перевязываю.

Пока вожусь, Олег приходит в себя, порывается встать.

— Лежи.

Откуда у меня такой властный голос? Откуда у меня такое хладнокровие? Даже думать не собираюсь.

Потом попереживаю, повою. Все потом. Сначала дело.

— Олька…

— Лежи. Все хорошо.

Коротко наклоняюсь, успокаивающе трогаю губами губы.

— Ольга Викторовна, как он?

Голос у Васи взволнованный, напряженный. Ловит мой взгляд в зеркале.

— Нормально. Кровотечение остановилось. Мы в больницу, надеюсь?

— Да. Пробка.

— Может, надо скорую?

— Нет, я сейчас по встречке.

Он что-то нажимает, и сверху, на крыше загорается люстра и начинает орать сирена.

Я не комментирую. Пусть делает, как знает. Это его косяк полностью, пусть исправляет.

Машина ускоряется, немного лавирует, но я даже не собираюсь смотреть в лобовое. Не до того.