— Олька… Бл*, ну вот чего за хрень, а?

Да уж, прощай, Троскен, здравствуй, Сухой…

— Ну вот как так? В первый раз ты ко мне приезжаешь, сама… А я тут…

Я не отвечаю ничего. Просто трогаю его лицо, глажу, не могу насытиться прикосновениями, не могу остановиться.

Я еще не осознаю до конца опасность ситуации, не понимаю, что могло бы быть. Меня только-только начинает отпускать от шока.

Вася делает невероятное, и мы буквально через несколько минут тормозим у больницы.

Дальше все опять начинает мельтешить, прыгать, кружиться.

И я прихожу в себя в коридоре больницы, рядом с палатой Олега.

Его уже осмотрели, перевязали, вкололи все, что необходимо, и теперь за закрытыми дверями происходит жесткий разбор полетов с участием всех заинтересованных лиц.

Я не захотела присутствовать и вышла.

Стою, смотрю в окно.

Осень в Москве красивая. Не такая, как у нас, в Питере. Мягкая и сочная. Желтая и приветливая. Теплая такая.

Мимо меня к палате идут двое мужчин, настолько разных, что взгляд невольно задерживается.

Высокий красавчик, с породистым надменным лицом и твердым подбородком, одетый в классику, и такого же роста, весь забитый уголовными партаками мужик, с жестким тяжеленным взглядом и мягкой звериной походкой.

Они окидывают меня заинтересованными взглядами, но вопросов не задают. Судя по всему, прекрасно знают, что случайных людей здесь нет. Весь этаж блокирован, охрана похлеще, чем в Кремле. Куда только до этого смотрели, интересно.

Мне кажется, или они перед тем, как зайти, выдыхают?

Впрочем, неважно.

Я уже знаю, что с Олегом все хорошо. Пуля навылет, как я и думала, важные сосуды и органы не задеты. Врач сказал, что повезло, Олег ко мне резко дернулся, развернулся. Вот и попало в плечо.

Вместо сердца.

Я неожиданно чувствую тянущую боль в низу живота.

И вот тут-то на меня и нападает дрожь.

Неукротимая.

Мощная.

Я стараюсь дышать, глажу успокаивающе живот. Шепчу что-то.

— Тихо, тихо, тихо, маленький… Тихо…

И все утихает. Словно тот, кто сейчас во мне, верит мне и спокойно засыпает.

Я прекрасно знаю, что там только несколько клеток, там еще ничего толком не сформировано. Но почему-то воображение подкидывает картину мирно спящего младенца, сосущего пальчик. Ему хорошо и комфортно у меня внутри. Он мне верит. Я для него все. Весь мир. Вся жизнь.

И сегодня я его подвергла опасности.

Опять.

Своей глупостью.

Своей наивностью.

Из-за двери палаты доносится спокойный ледяной голос Олега. Наверняка, его подчиненных продирает дрожь от этого.

И меня продирает дрожь.

Я подвергла опасности своего ребенка, чтоб оказаться рядом с ним.

А он подверг опасности меня. Опять. В который раз.

Я вообще в опасности рядом с ним.

Из-за него.

И никогда, никогда не буду спокойна.

Потому что у него опять какие-то войны, какие-то мужские игры. В которых нечаянными жертвами чуть не стали я и мой малыш.

Опять.

Я уехала из мокрого Питера, который помнил меня слабой и сломленной, чтоб не повторилась история.

Так какого же хера я приехала к тому, кто был причиной моей боли?

Моей потери?

О чем я думала, овца? О чем?

Я резко разворачиваюсь и выхожу прочь из коридора, вниз по служебной лестнице.

Расположение больницы примерно такое же, как и у нас, я интуитивно нахожу служебный выход, устремляюсь прочь.

Москва ласково обнимает меня теплыми, пахнущими прелыми листьями, руками.

Привет, моя дорогая.

Зря я тебя не любила.

Ты же меня укроешь?

Олег.

Плечо ноет. Но я терплю. Не даю колоть обезболивающее. Пусть так. Зато живым себя чувствую.

Раз болит, значит живой. Хотя бы местами.

Не мертвец.

Смотрю на Москва-Сити. Красиво, бл*.

Красивый город — Москва. Холодная стерва, надменная. Как баба, купленная, покорная у твоих ног. Но, как только закончатся бабки — сразу посылающая тебя нахер.

Так вот, у меня для тебя сюрприз, сука: не закончатся бабки! Только не у меня!