Он осматривает комнату. Кажется, профессионально. Я вижу, как оттопыривается его пиджак. Оружие. Становится неуютно. У меня здесь кресло-качалка с клетчатым пледом. Я сажусь в него с ногами, укутываюсь. Слежу за мужчиной. Он возится долго, очень долго.

Дверь открыта. Где-то там Алексей. Странно, что он не пришёл проверить. Но, наверное, здесь полно камер, а у него есть возможность следить. Я обмираю, представив, как он трахает меня здесь, а камеры записывают наши совокупления во всех ракурсах и подробностях. Становится гадко, до горечи во рту.

Я всё равно ничего не могу изменить. Придётся и это глотнуть и надеяться, что кроме мужа записи не будет никто смотреть. Или он всё же проявит милосердие и станет отключать видеонаблюдение, когда будет приходить сюда за порцией обязательного для него секса?

Меня зовут Артём, — я вздрагиваю от звуков его голоса и поднимаю глаза. Смотрю на мужчину, что однажды на одну ночь стал моим любовником.

Нужно всё забыть и вычеркнуть. Жить дальше, представляя, что ничего не было, привиделось, приснилось. А я не могу. Его запах. Голос. Присутствие. Мука. Как всё это выдержать?

— Теперь я ваш телохранитель, — простые слова.

Кажется, я переоценила степень своего везения. Никогда нельзя хвастаться. Потому что вслед за этим находится тысячи причин, чтобы наказать или посмеяться над самонадеянными дурочками, которые считают, что могут обмануть и избежать наказания.

Он смотрит на меня не отрываясь. И тогда внутри рождается огненный шар. Желание выжечь из себя всю грязь. Ради него — молодого и красивого. Сильного самца с литыми мышцами и короткой стрижкой. Ради этого рта с чёткими линиями. Его губы целовали меня с нежностью, с томительной почтительностью. А руки дарили блаженство. И никакого насилия. Всё добровольно. Единственная ночь, когда я хотела и получала удовольствие.

— Рина, — короткое слово царапает горло, выходит сильным чистым отрывистым. Прекрасным. Моё имя. Я называю его — единственное, что я приемлю. Так меня называли родители и сестра. Больше никто. — Меня зовут Рина, — повторяю, не замечая, что произношу его не своим голосом, а тем, низким и хриплым. Тем самым, который он, наверное, помнит.

Его глаза. Моё дыхание. И ничего не прочесть на лице, что высечено каким-то гениально-сумасшедшим скульптором. Нельзя создавать такие правильно красивые черты. Это опасно.

Артём

Никогда не считал себя кровожадным. Наоборот: предпочитал дела решать миром. Дипломат, а не вояка. Может, поэтому всё во мне противилось семейной традиции идти по стопам отцов и дедов, что из поколения в поколение выбирали профессию военного.

Сейчас же я готов был убивать. Нагнуть. Сделать больно. Зажать руку в захвате, чтобы эта холёная морда скривилась, краснела, изошла потом. Чтобы гусь этот упал на колени и противным голосом просил о пощаде.

Никто и никогда не будил во мне такую тёмную ярость. Меня удерживало одно: моя карьера телохранителем бесславно закончится, не начавшись. А я не собирался отсюда сваливать, пока не выясню, почему моя девочка живёт с подобным уродом.

Ей нравится скотское отношение к себе? Вряд ли. Она не такая. То, какой она была той ночью, говорило о другом. Я десять раз уже оправдал её за измену, за неподобающее поведение.

Кажется, я восхищался её храбростью. Моралисты меня бы не поняли. А её бы осудили и приговор суровый влепили. Я же сейчас думаю лишь об одном: как она вляпалась в такого мужа. Что заставляет её быть с ним рядом и терпеть скотское к себе отношение?

Рина. Её зовут Рина. Не Катерина, как цедит её мудак. Не Екатерина — слишком холодно и по-царски величественно. Не маленькая Катя, а Рина. Я уверен: она не зря себя назвала именно так — отличительно, непривычно. Это что-то глубоко личное. Такое не скажешь всем. Мне сказала. Может, потому что знает, кто я? И думает, что я не знаю, кто она? Да я, если бы до этого не узнал, сегодня бы точно догадался по голосу.

Это как ловить лучи солнца лицом. Тёплые поглаживания. Мягкие прикосновения. Я не знаю, как сохранить лицо и удержать себя подальше от женщины, к которой меня неумолимо тянет.

А ещё этот Марков — настоящий маньяк. Камер везде натыкал столько, что впору подумать о его больной голове. Даже в ванной стоят. Хорошо хоть в туалете нет.

Я слышу, как он ругается с кем-то по телефону. Голос у него гавкающий, как у злобного пса. Что-то летит и разбивается о стену. Наверное, тот же телефон. А может, он вазочкой какой-нибудь запустил.

Он вылетает, волосы растрёпаны, морда пятнами, взгляд безумный. Никогда не интересовали страсти в мире большого бизнеса, но сейчас бы я не прочь быть в курсе событий. Они касаются не только Маркова. Что настолько могло его заставить обосраться? От него же воняет страхом за километр.