Последний звонок ловит его почти на подходе к дому.

— Да, мама, — я не чувствую тепла в голосе Артёма, но отвечает он спокойно. — Да, я приеду. Нам поговорить нужно. Нет, у меня всё хорошо. Ты следишь за мной? Не стоит. Да, я всё объясню. Не волнуйся.

Он как волны спокойного моря — убаюкивает, притупляет бдительность. Всего несколько фраз, но их хватает, чтобы женщина на том конце эфира если не успокоилась, то перестала разговаривать на повышенных тонах. Я не слышала их разговора, но слышала взволнованный, немного резкий тон. Уловила темп речи. Он был далеко не благодушным.

— Мне нужно уйти, — говорит Артём, заключая моё лицо в ладони. — Помнишь, мы говорили об этом?

Он и меня гипнотизирует. Я киваю. Да, помню. Он сказал, что запрёт меня, а сам пойдёт по делам. Уже вечер. И мне страшно. Но я должна его отпустить. Я не могу постоянно за него цепляться, как за соломинку.

— Я недолго. Ты ляг, отдохни. Или приготовь ужин. Или посмотри телевизор.

Я снова киваю, как марионетка.

— Не беспокойся, — пытаюсь улыбнуться, — я в состоянии побыть несколько часов одна. Иди, куда нужно.

Он вздыхает. Прижимает меня к себе рывком. Целует куда-то в висок и стоит, замерев, несколько секунд.

Что-то неуловимо изменилось между нами, и я пока не знаю, хорошо это или плохо. Артём как будто стал немного дальше от меня. Но, может, это и к лучшему.

— Не скучай, — его дыхание шевелит мои волосы, — я постараюсь быстро.

Он отрывается, идёт к входной двери. На пороге оборачивается, смотрит долгим взглядом. И меня вдруг накрывает: сейчас закроется за ним дверь, он провернёт ключ в замке и уйдёт. А я останусь, отрезанная от мира и людей. И если вдруг с ним что-то случится, если он вдруг не вернётся, я останусь здесь, за запорами, без телефона и денег. Без всего.

Хочется кинуться за ним, упросить, умолять взять с собой. Но я стою и смотрю, как Артём уходит. Слушаю, как гремит, поворачиваясь, ключ, и закрываю глаза. Дверь массивная и крепкая. Она скрадывает звуки. Я не слышу его шагов, но знаю: Артёма здесь больше нет. Есть я наедине со своими комплексами и страхами.

Вначале я рванул в клинику. Мама подождёт. Часом больше, часом меньше — уже нет никакой разницы. Она прознала про Мари и бесится. Ничего, я нашёл ей занятие. Пусть поработает, проветрит мозги, займётся делом. Тогда мы избавимся от её удушливого внимания, желания везде успеть и присутствовать. В конце концов, у каждого из нас своя жизнь. У неё должна быть своя, а не наша. Настала пора шоковой терапии.

— Видишь? — кивает Мари на две неподвижные фигуры на кровати. — Они так лежат уже несколько часов. Доктор сказал не трогать, не тревожить. Ему не повредит, а ей, возможно, поможет.

Кажется, я потерялся. Впал в какое-то заторможенное состояние. На больничной кровати всё так же лежит наш дед. А рядом — Ляля. В неудобной непонятной позе. Она умудряется деда худыми руками обнимать и лежать в позе эмбриона. Почти. Тело изогнуто в позе, которую трудно воспроизвести. Возможно, это из-за худобы. А может, она гибкая очень. Не понять.

Непонятным образом это меня торкает. Дёргает так, что трудно дышать. А ещё хочется взять в руки фотоаппарат и запечатлеть. Но я могу этого и не делать. Я потом лучше нарисую их. Карандашом. Сто лет не рисовал, а сейчас хочу.

— Ты ничего Кате не сказал?

Я не сразу соображаю, кто такая Катя. Рина. Только так теперь её воспринимаю. Всё остальное выпало из памяти. Кажется чужим и не подходящим для неё. Хотя я понимаю, что Рина и Катя — одно и то же.

— Нет. Не стал тревожить раньше времени. Да и зачем? Ничего плохого не случилось. Ты правильно сказала: деду её соседство не помешает. Лишь бы девушке хуже не стало. Для меня сейчас только это важно. Рина очень переживает за сестру.

Мы на цыпочках уходим от палаты.

— Мать звонила, — горько усмехается Мари.

— В курсе. Она мне тоже высказала своё гневное «фе!».

— Поедешь её утешать? — Мари не поддевает, нет. Разве что капельку иронизирует.

— Конечно, поеду. И успокою, и заодно проведу операцию «нянечка для Серёжи».

— Думаешь, получится?

— Это была вообще-то твоя идея, — толкаю сестру в бок локтём. Как в детстве, блин

— Я не думала, что ты за неё ухватишься.

— Всё ты думала, перестань притворяться наивной девочкой.

Мы пикируемся и получаем от этого удовольствие. Два заговорщика, наконец-то играющие на одном поле.

— Езжай уже, — вздыхает сестра. — Не заставляй маму ждать. Обрадуй старушку.

Я целую Мари в щёку и отправляюсь, куда послали.

Мать встречает меня со страдальческим лицом и капустным листом на голове. Вид у неё тот ещё. Смешной. Но ржать я не посмею. Не тот случай, к тому же я приехал не каяться, а за помощью.

— Умираю, — жалуется она.

— Не умирай, мам, ты нам ещё живая нужна.