– Я с ними заодно, - сказал Билл хрипло и отвернулся. В ярости кусая губы, капитан поворачивался то к одному, то к другому, а потом, разразившись проклятьями, зашагал на ют. Но Билл и Тед опередили его, и, когда он спустился в кубрик, они уже сидели рядом на своих сундуках лицом к нему. Угрозы и мольбы они выслушали в каменном молчании, и отчаявшемуся капитану пришлось в конце концов вернуться на палубу все в тех же ненавистных юбках.

– Пошли бы в каюту и прилегли, - предложил помощник.
– Я бы принес вам добрую кружку горячего чаю. А то ведь вас так кондрашка хватит.

– Заткнитесь, а то я вам все зубы повыбиваю!
– сказал капитан.

– Это вы-то?
– весело сказал помощник.
– Силенок не хватит. Вы лучше поглядите на того вон беднягу.

Взглянув в указанном направлении, капитан раздулся от бессильной злости и яростно погрозил кулаком краснорожему мужчине с седыми бакенбардами, который посылал ему бессчетные воздушные поцелуи с мостика проходящего парохода.

– Правильно, - одобрительно сказал помощник.
– Их нужно отшивать. Любовь с первого взгляда ломаного гроша не стоит.

Ужасно страдая от подавляемых эмоций, капитан ушел в каюту, а команда, подождав немного и убедившись, что он больше не появится, тихонько приблизилась к помощнику.

– Если в Бэтлси он прибудет в таком виде, все будет в порядке, сказал тот.
– Стойте за меня, ребята. На борту у него только туфли и зюйдвестка. Выбросьте все иголки за борт, иначе он попробует сшить себе одежду из старого паруса или чего-нибудь другого. Если мы доставим его в этих юбках к мистеру Пирсону, все в конце концов выйдет не так уж и плохо.

Пока наверху договаривались об одних мероприятиях, внизу капитан и юнга обсуждали другие. Все поразительные проекты захвата матросской одежды, выдвинутые капитаном, были отвергнуты мальчиком как совершенно противозаконные и, что хуже всего, непрактичные. Битых два часа обсуждали они пути и способы, но завершилось это всего лишь монологами по поводу гнусного поведения команды; в конце концов капитан, чья голова еще трещала после вчерашних излишеств, впал в состояние мрачного отчаяния и замолчал.

– Клянусь богом, Томми, я нашел выход!
– вскричал он вдруг, выпрямляясь и ударяя кулаком по столу.
– Где твоя запасная одежда?

– Да она ведь такого же размера, что и эта, - сказал Томми.

– Давай ее сюда, - сказал капитан, кивая со значительным видом. Хорошо, так. А теперь ступай в мою каюту и сними то, что на тебе.

Ничего не понимая и опасаясь, что великое горе повредило разум его родственника, Томми повиновался и вскоре возвратился в кают-компанию, завернутый в одеяло и с одеждой под мышкой.

– Ты понял, что я собираюсь сделать?
– спросил капитан, широко улыбаясь.

– Нет.

– Теперь давай сюда ножницы. Так. Теперь ты понял?

– Вы хотите разрезать два костюма и сделать из них один!
– догадался Томми и содрогнулся от ужаса.
– Постойте! Не надо!

Но капитан нетерпеливо отпихнул его и, разложив одежду на столе, несколькими удалыми взмахами ножниц расчленил ее на составные части.

– А я что теперь буду носить?
– спросил Томми, принимаясь всхлипывать.
– Об этом вы подумали?

– Ты? Что будешь носить ты, себялюбивый поросенок?
– строго произнес капитан.
– Ты вечно думаешь только о себе! Иди и принеси мне несколько иголок и нитки. Если что-нибудь останется и ты будешь хорошо себя вести, я погляжу, что можно будет сделать для тебя.

– Нету иголок, - прохныкал Томми, вернувшись после затянувшихся поисков.

– Ступай тогда в кубрик и принеси ящик с парусными иглами, - сказал капитан.
– И смотри, чтоб никто не заметил, зачем ты пришел, и не забудь нитки.

– Чего же вы не сказали раньше, когда у меня одежда была цела? простонал Томми.
– Как же я теперь пойду в этом одеяле? Они же будут смеяться надо мной!

– Иди сейчас же!
– прикрикнул капитан. Он повернулся к юнге спиной и, тихонько насвистывая, принялся раскладывать на столе куски материи.

– Смейтесь, ребята, смейтесь!
– весело произнес он, когда взрыв хохота возвестил о появлении Томми на палубе.
– Подождите еще самую малость.

Но ждать пришлось ему самому, и притом целых двадцать минут, после чего Томми, наступив на край одеяла, скатился по трапу и упал у его ног. Поднявшись и ощупав голову, он торжественно провозгласил: