– Давай, показывай, какие ты ещё не успела обойти?

Дома в квартале были дореволюционные. Бывшие «доходные», предназначавшиеся для сдачи внаём небогатым постояльцам. Все они были многоэтажными. Без особых архитектурных изысков. С однообразными подъездами и с пристроенными позднее грубоватыми лифтами-пеналами, напоминавшими тюремные клетки.

Из-за похожести домов «фифа» тут же ошиблась подъездом и повторно стала запихивать сложенные пополам листочки в почтовые ящики. Чарышев заметил это и в дальнейшем всё делал сам. «Фифа» только доставала из разных карманов небольшие пачечки и отдавала ему в руки.

Познакомились они быстро. Девушку звали Валерией.

– А в том доме, возле которого я метлой махал, Маяковский жил, – с гордостью сообщил Чарышев, когда они вышли из очередного подъезда. – Помнишь? – Чарышев неожиданно приостановился, одним движением пригладил вихор на голове и начал выразительно читать стихи:

Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы

прочёл я зовы новых губ.

А вы

ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?

«Фифа» неприязненно глянула на Чарышева, помолчала, и озлобленно сказала:

– Только он ещё и другое тогда же написал, – и она гневно и пафосно процитировала: «…Я люблю смотреть, как умирают дети», – и тут же закашлялась, но затем, глубоко вздохнув, желчно выдавила из себя. – Сволочь! – и молча зашагала рядом, что-то бормоча.

– Я вообще-то в «педе» учусь! – желая продолжить общение, сообщил Вадим. – А здесь просто дворником подрабатываю.

– А я Маяковского… – глядя себе под ноги, сказала, хрипя, «фифа», – вообще не воспринимаю. Не моё. Мне больше как-то Достоевский нравится.

– А Есенин… Есенин тебе нравится?! Представляешь, в комнате, в которой я сейчас живу, Есенин много раз бывал! – восторженно стал рассказывать Чарышев. – Я даже стул, на котором он сидел, себе выпросил. А наша баба Фая видела… Ты не поверишь! Его живьём видела. А потом одна из его любовниц… Она сюда, мне баба Фая о ней рассказывала, раньше часто приходила. Посидит-посидит и начинает… – Вадим смущённо заулыбался. – Матерные песни петь во всю глотку… – и он тут же показал рукой. – Вон моё окно, рядом с дверью в бойлерную… Видишь? У нас там ещё «баламуты» живут, – Вадим рассмеялся. – Ага! Ритка с Лёнькой. Молодожёны. Из Белоомута. Посёлок такой на Оке. А баба Фая не расслышала и зовёт их «баламутами». Смешно, правда?!

– У вас там что – коммуналка? – с неприкрытой брезгливостью недовольно спросила «фифа» и поморщилась с таким отвращением, будто забулдыжные соседи прямо в эту секунду сунули ей под нос кухонное ведро с забродившими помоями.

– В общем, да! Коммуналка… – с какой-то растерянной обидчивостью пояснил он и тут же, улыбнувшись, радостно воскликнул. – Но только у нас там все дружно живут. Правда! Честное слово!

Очередную пачку листовок Вадим разбросал в своём подъезде быстро и ловко. И тут же добродушно предложил:

– Пойдём ко мне чаю попьём.

– Нет, я не могу, – ответила Лера. – У меня ещё две пачки остались.

– А я потом помогу тебе. Пойдём! – и Чарышев стал открывать ключом дверь квартиры.

– Спасибо тебе, что помог… Извини. Пока! – и Лера быстрыми шагами направилась к выходу. Чарышев устремился за ней, но тут же раздосадовано махнул рукой и поспешно вернулся, чтобы забрать ключ, торчавший из замочной скважины.

Лера приоткрыла дверь подъезда и тут же зажмурила глаза от яркого света фар. Из арки во двор стремительно въезжали четыре серые «Волги». Две из них резко остановилась прямо напротив дома. Моментально, как по команде, открылись дверцы машин. Несколько крепких моложавых мужчин выскочили и побежали в дальнюю сторону двора.

Из другой «Волги» вышли трое. Один из них, выглядевший постарше, огляделся и решительно скомандовал двум другим сотрудникам, указывая на дома, выходящие на Малую Бронную:

– Давайте вот с этих начнём. Вон с того подъезда!

Они спешно зашагали в указанную сторону, но вынуждены были тут же приостановиться. Их притормозил раздавшийся с переднего сиденья властный, негромкий голос:

– Вержицкий! Лучше с этого! – они обернулись и, увидев резкий указующий взмах руки в сторону дома с бойлерной, устремились теперь уже в этом направлении.

Лера бросилась обратно в подъезд и с разгона столкнулась с Вадимом. Получилось так, будто он её обнял.

– Хорошо… Хорошо… – отстраняясь от него, кротко сказала Лера с частым придыханием. – Давай, показывай… Показывай свой стул есенинский! – и тут же грубовато выпалила. – Быстрее только!

В коридоре квартиры тускло горела лампочка. Вадим провёл Леру к своей комнате и, открыв дверь, добродушно сказал:

– Сейчас мы с тобой такого чаю духмяного попьём с чабрецом… Я сам его собирал.