– Когда мы получали последнее письмо от Николая? – спросил он. – И откуда?

– Полтора месяца назад, откуда-то из Беларуси, кажется… Точно не помню. Что случилось? Что-то с Николаем?! Ты меня пугаешь!

– Пока не знаю… – Пётр Сергеевич небрежно отбросил только что прочитанную газету на пол, встал и подошёл к окну.

– Что это значит?

Профессор в задумчивости снова помедлил с ответом, не поворачиваясь, произнёс:

– Огромное количество офицеров подверглось солдатскому самосуду в эти несколько минувших после государственного переворота дней. Я об этом узнал сегодня в больнице…

Оля побледнела, потерянно присела на край небольшого затёртого кожаного дивана.

– И что об этом пишут в газетах? Есть какие-нибудь сведения? – тихо спросила она.

– Ничего там не пишут – там всё замечательно, призывают поддержать революцию и обещают прекрасную жизнь.

– Так, может быть, вести о самосудах всего лишь слухи? – попыталась ухватиться за надежду Оля, ясно сознавая при этом, что слухи не рождаются на пустом месте, сами по себе.

– Хотел бы я поверить, что это слухи, да не смогу: своими глазами видел трёх раненых офицеров, доставленных к нам из-под Царского Села, – немногие из тех счастливчиков, которых просто избили и не стали добивать. Им удалось бежать. Уж не знаю, какими начальниками они были своим солдатам, но то, что они рассказывали про ночь революции, – это ужас…

Оля, ошеломлённая, молчала.

– Что же это происходит, господи… – проговорил тихо Пётр Сергеевич, медленно, но яростно потирая лоб. – И что за манера – не писать письма! – в сердцах поругал он сына неуправляемо взвизгнувшим голосом, как это случается с людьми, не практикующими общения на повышенных тонах, и тон этот, совершенно ему не свойственный, вселил ещё большую тревогу в Олю.

Пётр Сергеевич вернулся к столу, сел в кресло.

Оля немного отошла от потрясения, взяла себя в руки, решила ни в коем случае не поддаваться панике. Она подошла к отцу, обняла его.

– Папа, пока что мы ничего не знаем о Николае достоверно. А значит, нет оснований думать о плохом и, тем более, справлять тризну, и это – совершенно точно.

Пётр Сергеевич кивнул согласно, но как-то отстранённо, себе на уме.

4

О смене государственной власти командующий Балтийским флотом контр-адмирал Непенин вверенному ему флоту сообщил днём позже, после официального извещения Временного правительства.

Командир эсминца «Лихой», получив радиограмму об этом, несколько секунд смотрел на неё так, будто не умел читать, потом приказал вахтенному офицеру собрать офицеров в кают-компании.

– Господа офицеры, вчера, 2-го марта 1917 года, государь император Николай II отрёкся от престола. В управление государством вступило Временное правительство, – без предисловий сообщил командир, когда офицеры расселись за пустым, непокрытым, лакировано блестящим столом.

Офицеры замерли, изумлённо глядя на командира. В наступившей тишине мерное, басовитое гудение корабельной вентиляции, на которое в повседневной жизни никто не обращает внимания, стало вдруг особенно слышным, выпуклым.

– В моих руках радиограмма, полученная из штаба флота, – закончил командир.

– Как же это понимать? – растерянно спросил старший офицер.

– Можете меня ни о чём не расспрашивать: всё, что мне известно, я вам сообщил. Теперь, то же самое я обязан сообщить и команде. Не имею права не сообщить – посчитают укрывательством; к тому же, уверен: радист уже пустил трёп в кубриках. Вам же я сообщил заранее, чтобы избежать эксцессов. Будьте благоразумны. Думается, теперь революционная брага, до сих пор бродившая на флоте, выйдет из котлов, и сдержать её будет очень непросто…

Через несколько минут экипаж эсминца построился на юте по сигналу «Большой сбор», требовавшему присутствия всего личного состава за исключением вахтенных. В тишине, возникшей после торопливого топота многочисленных ног по железу трапов и палубы, и грозных окриков унтер-офицеров, десятки матросских глаз сверлили прохаживающегося перед строем, озадаченно глядящего себе под ноги командира корабля. На ветру, покрепчавшем к вечеру, редкими хлопками полоскался Андреевский флаг; кружа над эсминцем, то плачуще – тонко и длинно, – то, как будто смеясь, отрывисто и часто, вскрикивали чайки.

Наконец, командир остановился против середины строя, высоким, звонким голосом крикнул:

– Экипаж! Довожу до вашего сведения обращение командующего Балтийским флотом: 2 марта сего года государь император Николай II отрёкся от престола. В управление государством вступило Временное правительство.

Матросы стояли всё так же, не шевелясь, только боцман воровато покосился на офицерский строй, да часовой у флага, застывший, будто неживой, очнувшись, как от тяжёлого удара по темени, оторопело округлил глаза, метнул взгляд на товарищей.