Андрей

Не хотел надолго оставлять Вику наедине с отцом: мало ли что она успеет ему наговорить. Но как бы я не торопился, все равно застал их мило беседующими.

Отец оказался благодарным слушателя и с интересом внимал тому, как она распространяется об искусстве и фотографии в частности. Надо сказать, я удивлен ее широкими познаниями о художниках эпохи Возрождения, постмодернизме и даже стрит-арте. Имена представителей последнего направления я слышал впервые.

Оказывается, Вика умеет поддержать любой разговор, так почему мы с ней только переругиваемся и сражаемся? Наблюдать ее улыбку намного приятнее, чем колючий взгляд.

— Ты готов? — отец заметил меня, подслушивающим у двери как какого-нибудь воришку.

— Давайте поторопимся, — я выбивался из общей картины веселья и смеха своим сухим тоном и, наверное, угрюмым лицом, — у меня мало времени, всё расписано поминутно.

— Ну спасибо, что уделил старику хотя бы минуту, — заворчал отец, — а то так помру, и с сыном не успею повидаться.

Заметил, чем старше становились родители, тем чаще поднимают тему смерти и тем виртуозней используют ее, чтобы манипулировать родственниками, например как сейчас. Оставалось только скрипеть зубами и помалкивать.

— Ладно, мы никуда не торопимся, — любыми способами стремился не дать этому разговору развиться.

— А теперь он делает мне одолжение, — обратился он к Вике, ища поддержку.

— Он просто не ценит то, что имеет, — кивала, соглашаясь, что я плохой сын.

— Ты, наверное, не обращаешься так со своими родителями, — он затронул тему, которую мы с ней никогда не поднимали, и я не мог предугадать, как она отреагирует.

— Не обращалась бы, если бы они у меня были, — ее голос звучал вполне естественно, словно она говорила о будничных вещах, например о погоде на завтра.

— Совсем никого? — с грустью уточнил. Она отрицательно покачала головой, будто ее совсем не волновало ее одиночество. — Андрей, чего встал? — погонял меня отец точно пастух стадо. — Накорми уже девочку, видишь же, больше некому о ней позаботиться.

Он плохо знал Вику, раз считал, что она позволит хоть кому-нибудь о себе заботиться. Я набил достаточно шишек в этих тщетных попытках.

Но отец и дальше расспрашивал, а я с любопытством подслушивал (снова!), хотя многие факты из ее жизни мне и так известны из досье, которые собрал для меня Витек. Но я никогда не утруждался узнать подробности лично от нее.

— Я никогда не видела своих родителей, — начала она сентиментальную историю абсолютно беспристрастным тоном, — мать отказалась от меня еще в роддоме. Не знаю, есть ли у меня другие родственники — никто не пытался меня забрать из детского дома.

— Ох, детка, — проникся отец сочувствием. — Как же ты справляешься? Скоро же праздники, с кем ты их проводишь?

— Когда как, — пожала плечами, — сейчас чаще одна.

— В этом году ты обязательно должна побывать у нас, — громогласно объявил отец. — Мне до сих пор не понятно как, но Оля с Ритой умудряются создать по-настоящему сказочную атмосферу дома: вся эта мишура, гирлянды, елочные украшения, — сделал паузу, будто воображая эту картину. — А еще они пекут такие крошечные печеньки с глазурью, — пытался буквально на пальцах показать как они выглядят. А когда понял, что вряд ли удастся передать всю их прелесть словами, заявил: — Ты должна сама их попробовать!

Да кому они нужны!?

— Уверен, она ни раз ела печенье, — не дал ей ответить первой. — Нет в них ничего особенного.

— А я бы не отказалась, — сделала Вика выпад, встретившись со мной игривым взглядом.

Не собралась она никуда ехать, и печенья ей не нужны — она развлекалась, дразня меня.

Отец принял же ее слова за чистую монету:

— Вот и славно, у Андрея будет повод появиться, а то он постоянно занят. Видимо, у него есть более важные дела, чем семья. Да, сынок?

— Я пропустил всего один несчастный Новый год, — устал от упреков за мелкую провинность. Кто в моем возрасте отмечает праздники с семьей?

— А если бы я в тот год умер? — завел старую песню, а я пожалел, что сам не умер тогда на Ибице от передоза и адового количества рома, которым заливался.

— У тебя просто нет сердца, — вдогонку прилетело осуждение от Вики.

Ей, похоже, нравилось издеваться надо мной и она с радостью поддерживала любое начинание отца травить меня собственной смертью. Так продолжалось в машине, потом и в кафе. Правда, Вика надолго задерживаться не стала, и, пригубив кофе, скоро начала собираться. Отец не стал уговаривать ее остаться, а вместо этого попросил сфотографировать нас. Как будто у матери не ломятся полки от доисторических альбомов со снимками. На вопрос “Зачем?” он ответил в привычном духе: