Сказав так, она встряхнулась, поправила одежду и связалась с Феликсом, чтобы уточнить, когда незнакомец будет готов к разговору.

— Подходите, — ответил Василисин друг, — Он вас ждёт.

Ариэль пошёл провожать Гелену, хоть она и уверяла, что дойдёт сама. У выхода с лестницы, ведущей на нижний, третий уровень, их ждал Феликс, который тут же сообщил:

— Не волнуйтесь, Гелена. Всё организовано максимально безопасно для вас. Этот тип лежит в медикапе, он же у нас вроде как пострадавший, голову я освободил, чтобы вы могли общаться, а крышку заблокировал. Так что сделать он вам ничего не сможет.

Молодец парень! Видна Василисина школа! Действительно всё продумал и сделал лучшим образом. При таком раскладе она, Гелена, будет главной. Даже если это Калле… Или не так: особенно если это Калле.

Ариэль попытался сказать, что пойдёт вместе со своей госпожой, но Феликс его остановил. Этот тип сказал, что желает беседовать с глазу на глаз, иначе ничего никому не скажет. Смотреть и слушать через систему наблюдения? Как бы не так! Именно на третьем уровне она не установлена, поэтому гад и настаивал на том, что общение будет проходить здесь. Это каюта для дежурных при нештатных ситуациях.

Гели мрачно произнесла:

— Мальчики, не волнуйтесь. Ждите меня здесь.

Затем глубоко вдохнула, рывком открыла дверь и вошла. Перед ней, освещённый тусклым светом из-под потолка, стоял вполне обычный медикап, какими были оснащены все военные объекты. Часть крышки, та, которая для головы, была откинута. Внутри лежал немолодой человек с морщинистым землисто-смуглым лицом и седой гривой и смотрел на неё удивительно яркими бирюзовыми глазами.

Первое чувство, охватившее Гелену, было облегчение. Это не Калле! Чужой, совершенно чужой человек, она его даже ни разу в жизни не видела.

Обычно после того, как упадёт камень с души наступает эйфория, ничем не оправданная лёгкость, под влиянием которой можно наломать таких дров, что потом за всю оставшуюся жизнь не разгрести. К счастью, сейчас она Гелене не грозила. Наоборот, она успокоилась и остыла. Ум женщины работал с удивительной чёткостью.

Гели застыла на пороге каюты, не отрывая взгляд от лежащего в медикапе старика. Он тоже не сводил с неё глаз и оба молчали. Так прошло минуты три, если не больше. Наконец Гели определилась. Вошла в каюту, закрыла за собой дверь, подтащила туда единственную подвижную мебель — стул на колёсиках, и села, всё так же внимательно глядя на пленника медикапа. Затем вобрала в себя воздух и резко выдохнула:

— Айра МакКормак, если не ошибаюсь?

Седой внезапно хрипло рассмеялся.

— Умная. Калле так и говорил: умная. Сразу сообразила. А как поняла? Я сейчас не слишком похож на этого красавчика, который сторожит меня там, за дверью.

Несмотря на свое более чем неловкое положение, МакКормак, казалось, заигрывал с ней. Гелена не приняла его тон, ответила сухо:

— Ваше имя я просто вычислила. Вы единственный из всех, давших свои клетки на проект Карла, которого я не знала в лицо. Остальное явилось простым подтверждением. Действительно, сейчас сходства между вами и Феликсом немного, но глаза… Они одинаковые. Так зачем вы меня позвали? Почему пожелали говорить именно со мной?

Старик открыл рот не сразу, но когда снова заговорил, игривости в его голосе больше не было.

— Ты — не они. У всех этих парней и дамочек море эмоций и ни на грамм знаний и понимания. Ты — генетик. Карл говорил, что твои работы легли в основу его последних идей и достижений. Значит, всё, что он делал, для тебя не тёмный лес и не тайна за семью печатями. Ты понимаешь смысл проекта.

Гели кивнула, затем заметила:

— Понимаю не значит разделяю. Я была вне этого проекта. Я о нём ничего не знала, а если бы знала, сделала бы всё, чтобы прекратить. Хотя, как я понимаю, было уже поздно: к тому моменту, как я вышла за Йенссона, дети уже родились и было им несколько лет.

Снова раздался хриплый, каркающий смех.

— Детей ты бы пожалела, законница… Да, пожалела бы. Тебе этих ребят и взрослых жалко, ведь так?

— А вам, как я понимаю, нет.

Гели потихоньку закипала. Умом она понимала, что этот старый интриган зачем-то её провоцирует, но сделать с собой ничего не могла. Отрицательные эмоции грозили захлестнуть и заставить сказать или сделать что-то лишнее.

МакКормак снова издевательски засмеялся:

— Ты же знаешь, кто я? Как по-твоему, мне вообще кого-нибудь жалко?

С огромным трудом Гели сдержалась, чтобы не подойти не залепить старцу пощёчину, хотя очень хотелось. Устроить им такое, готовиться отправить всех к праотцам, а потом издеваться, пользуясь тем, что никто ничего сделать ему не может, было гнусно. Но она не встала со стула, наоборот, вцепилась в него ногтями, чтобы хоть так дать выход чувствам, а потом произнесла презрительно:

— Вы, хотите сказать, что вы — шпион, а шпионов бывших не бывает? Кто бы сомневался. Профессиональная деформация: ни стыда, ни совести, никаких нормальных человеческих чувств. Воплощённое моральное уродство. Я очень рада, что ни Феликс, ни Фердинанд не унаследовали ваших нравственных качеств.