– А что-то простое тебе нравится? Ну, там, вышивать, рисовать, книги читать.

– Книги – это не занятие. Это чтобы хоть что-то понять в жизни. Я ещё люблю делать работу художника по интерьерам, но у меня слишком просто получается. Многим не нравится. Хотя папа попросил меня обставить ему кабинет и спальню. Он тоже любит, когда то место, где он один, не мешает ему быть самим собой.

– В Стольном Граде к тебе выстроится очередь. Мы с братьями запишемся первыми.

– У Саввы и Ивана жены есть.

– Оно конечно, но подкинуть братьям идей для спора с их женами всегда полезно. На счет кабинетов – точно.

– Что-то я устала быть умной. Давай будем целоваться, – заявила Марыся, забираясь ко мне на колени.

– Исключено, – солидно изрёк я, ссаживая удивлённое Чудо на пол.

– Но ты же тоже хочешь?

– На этот раз, княжна, чувства вас обманули. Больше всего я хочу, чтобы мы спокойно дожили до свадьбы.

– И как этому могут помешать наши поцелуи?

– Почему-то я не уверен, что смогу сдержать себя в руках. Очень не хотелось бы, после нашего расставания, чувствовать себя скотиной.

– Глупый. Мы же скоро поженимся.

– Знаешь, Чудо, я столько раз был в чем-то уверен, а потом жизнь от этой уверенности не оставляла камня на камне. Я верю тебе. Раз говоришь, что мы поженимся, значит так и будет. Но когда это случится не знает никто. Я не хочу рисковать тобой.

– Ничего не поняла. Но пусть всё будет, как ты хочешь. Хоть поцелуй меня на прощанье.

Я много раз в жизни целовался с целой толпой женщин, но никогда ещё меня так не била дрожь от лёгкого прикосновения женских губ. Взяв себя, мысленно, за глотку, схватил Марысю в охапку и прижал к себе от чего она даже негромко охнула. Потом поставил Чудо на пол и, как можно быстрее, постарался покинуть эту гостиную, замок и Польшу в целом.

Немного пришел в себя только на пол пути к Варшаве, где нас ожидали ещё две стрелецкие сотни.

Стольный Град. Кабинет директора столичного оперного театра.

Аристарх Сигизмундович Жарков (глава ложи меломанов Стольного Града), Вольвган Карлович Бенц (финансовых дел мастер), Марфа Савельевна Стрешнева (княгиня, меценат, ну, и первый зам мастера тёмных дел России), Лавр Игнатьевич Селиванов (мастертёмных дел России).

Глава ложи меломанов Стольного Града, а по совместительству директор Столичной Оперы, Аристарх Сигизмундович Жарков, был крайне недоволен. Заполнив всей наличной дородностью директорское кресло, он свирепо топорщил усы и пытался испепелить взглядом казначея ложи и своего зама по финансовым делам прочих структур, обеспечивающих музыкальным сопровождением цивилизованный быт столицы.

– Если так пойдёт дальше, мы будем выступать сами перед собой! – рявкнул он, отчего эхо заполнило все углы не маленького кабинета.

– Ну, что вы такое говорите, Аристарх Сигизмундович? – лебезил перед начальством зам и доверенное лицо директора, старательно скрывая под ослепительной улыбкой ужас очевидной перспективы разом лишиться всех своих должностей у подножья музыкального олимпа, – Постоянные члены общества всегда присутствуют на наших концертах. А случайные зрители – пыль, не достойная внимания адептов высокого искусства.

– Вы отчасти правы, Вольфганг Карлович. Но эта «пыль» платит деньги, на которые мы устраиваем эти концерты.

– Может обратимся к меценатам? Марфа Савельевна никогда не отказывала в помощи, да и многие из бояр тоже.

– Неудобно. Они все члены ложи и платят большой годовой взнос. Кто же ожидал, что приедет столько зарубежных знаменитостей с такими претензиями на гонорар. Надо было договариваться на процент со сборов. Особенно в последнее время.

– На таких условиях никто и не приедет, – вздохнул всем своим воздушным естеством денежных дел мастер.

– Ну, и, извините за выражение, хрен с ними. Кого захотим видеть, того пригласим на гонорар, а кого не захотим – на процент от сборов.

– Что мы не додумались до этого месяц назад? – ещё глубже и печальнее втянул в себя воздух, стоящий на вытяжку перед начальством, можно сказать, что и собеседник.

– Век живи, век учись. А, кстати, вы не в курсе, Вольфганг Карлович, куда публика подевалась?

– Большинство на новомодном развлечении. Называется «джиз или джез».

– Это когда три ноты сто раз крутят на разные лады и называют импровизацией? – презрительно скорчил физиономию Аристарх Сигизмундович, слегка промочив горло из высокого бокала с ароматно пахнущей розовой жидкостью.