Капитан же в этот момент поспешно окидывал своим придирчивым взглядом всех собравшихся, думая найти хоть какой-нибудь недостаток, что позволит ему выставить за дверь хоть пару любопытных носов. Однако всё было в норме, – даже скучно как-то: кок Летьер стоял в самом центре композиции, держа в руках импровизированные хлеб и соль – древний обычай, который пришёл на корабли из самой Кеметской древности. Он означал, что капитан и команда данного судна рады гостям и готовы оказать им максимальные помощь и содействие. Только вот на Энкратуриусе вместо хлеба были чёрствые как душа Соловой красавицы сухари, а соль была кусковой, – они запаслись ею ещё при залёте на рудники Дайтона. За ним расположился младший офицер Гариманов, чья грудь блистала разнообразными медалями, многие из которых были ещё из Военно-лётной академии, но кто там их разбирать будет? Капитан также заприметил Джекки Карлитца, – ещё одного представителя воинской профессии, с которым он вполне мог наладить дружеский контакт, но только тот почти всегда пребывал в состоянии дикого опьянения, так что все прошлые попытки начать продуктивный разговор, оканчивались полным и бесповоротным фиаско. Сейчас он был на удивление трезв и даже одет был так, будто несколько часов провёл у зеркала: расфуфыренный камзол был оторочен голубыми и серебряными нитками, а объёмную лысину прикрывал лоцманский берет, навевающий капитану воспоминания о своих годах в академии ВМО. Его разлапистое лицо было немного перекошено от прошлой контузии, но, в общем, он выглядел вполне сносно. Макаров хотел было расслабиться, как ему на глаза снова попался Артер и его тюрик… Опять он напялил эту жуть! Пусть только он попадётся ему после приёма, – капитан заставит его сожрать эту ошибку человеческого портняжного мастерства! Артер же раскачивался из стороны в сторону и будто бы напевал какую-то песню, время от времени раскрывая худые губы и подёргивая бородой. Эти навигаторы. Андрей прекрасно понимал, что они являются необходимым злом, но они были слишком странны для его адекватного восприятия. Даже этот Артер, который сейчас в гордом одиночестве посматривал на открывающийся шлюз…

Стоп.

В полном одиночестве???

Андрей аж вздрогнул от внезапно нахлынувшего на него чувства провала и одновременной злости: по протоколу любая торжественная встреча ВМО должна происходить при присутствии всех трёх навигаторов. Это должно было показать гостю, что судно сможет успешно и беспроблемно доставить его в любой уголок галактики, что подчёркивало его безопасность. Но Артер какого-то чёрта стоял один, при этом нагло приплясывая и напевая, а остальных навигаторов вообще видно не было, что могло означать лишь одно – они вообще не явились. Макаров хотел было излить на Артера весь запасённый им кладезь злобы и может быть даже наконец отрезать ему эту поганую бороду, но тут шлюз заскрипел, завизжал и в помещение ворвались клубы конденсационного пара, которые часто возникали, когда корабельная атмосфера соприкасалась со станционной. Придётся разобраться с этими козлами чуть позже, а теперь придётся хоть как-то отвлекать внимание внемлющего.

То, что началось дальше, повергло Макарова в настоящее изумление, а Дола Гакло – в неизбежный шок, который ещё больше укрепил его уверенность в нужде разговора с Каспером, а Артера – в настоящую кататонию, ибо он просто замер на месте и таращился на происходящее отсутствующим взглядом. Безусловно они все ожидали чего угодно, но только не того дьявольского спектакля, который начал разыгрываться перед их глазами.

Дверь шлюза полностью открылась и из-за неё мгновенно показались Святые Отцы Собора – так они называли своих солдат. Точнее говоря, Собор уже не раз отрицал, что он имеет хоть какое-то отношение к армии или сражениям, но все факты говорили об обратном: сейчас перед ними представало настоящее Святое Воинство во всей своей пугающей красе. Десятки одинаковых лиц, среди которых нельзя было узнать ни мужчину, ни женщину, пугали своим безразличным выражением – они больше походили на бездушных роботов, нежели на живущих и чувствующих людей. Их лысые головы были увенчаны импровизированным золотым нимбом, который мерно поблёскивал при тусклом свете ламп Энкратуриуса, а тело было облачено в самые настоящие доспехи из платины и белого золота. По крайней мере, так казалось, хотя Андрей готов был дать руку на отсечение, что материал на самом деле был гораздо более прочным и устойчивым к повреждениям. Ансамбль дополняли высокие чёрные сапоги на внушительной подошве (Дол Гакло невольно вспомнил, что похожую обувь у него на Марсе называют говнодавами) и длинные позолоченные копья, чьи заострённые наконечники поблёскивали электрическими разрядами, – одно касание таким оружием и человека будет колбасить всю его оставшуюся жизнь. Вполне себе короткую, следует заметить.

Святые Отцы маршировали настолько ровно, что Макаров невольно задумался о том, сколько же лет было затрачено на их тренировку. Всего их было десять человек, что, скорее всего что-то символизировало, но что именно – никто не знал, хотя бы потому что на борту Энкратуриуса никто особо не увлекался религией, а те, кто увлекались, обсуждали все насущные вопросы исключительно на своих собраниях. Соборная армия выстроилась в два ряда, формируя своеобразный коридор, ведущий из станции Дерис на борт космического корабля. Копья звучно ударили об железный пол, и на несколько секунд воцарилось гробовое молчание, прерываемое лишь изумлёнными вздохами членов экипажа. Но дальше началось самое невообразимое: один из Святых Отцов вздрогнул и запел невероятно тонким и пронзительным голосом, который сразу навёл Андрея на мысли о кастрации. Пел он, скорее всего, какую-то молитву (опять же – никто точно сказать не мог), но звучала она не успокаивающе и ублажающе, а так, будто призвана была вселять в души людей животный страх и раболепие. Его пение можно было сравнить с угрожающим жужжанием шершня, то только гораздо более атмосферное и пронизывающее – у каждого присутствующего в душе невольно зародилось чувство тревоги и отчуждения. Даже у Макарова и Гакло, – последний был настольно поглощён происходящим, что выступил из тёмного угла и теперь стоял рядом со своим капитаном. Пение продолжалось, переходя с лирического на меццо-характерный тенор, а в тёмном провале шлюза наконец начали показываться новые фигуры. Если их конечно можно было так назвать…

Издавая бесчеловечные захлёбывающиеся звуки на борт Энкратуриуса ворвалось что-то, что многие наблюдающие первоначально приняли за собак или какое-то иное приручённое домашнее животное, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это люди… Абсолютно голые, избавленные от какой бы то ни было нательной растительности, ползающие на четвереньках и ведущие себя как одичалые варвары, но всё же люди… В этот момент кого-то начало откровенно подташнивать (офицер Гариманов согнулся в три погибели и еле сдержал позывы к опустошению своего желудка), Артер наконец вышел из своего оцепенения и с отвращением закрыл глаза, а капитан внезапно понял, что брать внемлющего на борт оказалось не такой уж и хорошей идеей. Эти нелюди, также известные как Примитивные, носились среди Святого Воинства и творили разные непотребства до тех пор, пока откуда-то не послышался оглушительный свист, от которого они попадали на животы и остались так лежать до тех пор, пока в проёме не показался виновник всего этого представления. Лорд-внемлющий Локенгон не то чтобы поражал своими размерами или статью – это был среднего роста человек, довольно худенький и тщедушный, чего не могли скрыть даже древометаллические защитные пластины, покрывающие его постаревшую и изношенную кожу. Лицо было будто бы обглодано мелкими хищниками, – тут и там виднелись рытвины и шрамы: несомненно, этот человек за свою жизнь прошёл сквозь огонь, воду и медные трубы и повидал такое, что не каждому приснится. На голову Локенгона был надет разлапистый шлем, украшенный кругом с исходящими из центра полосами – так называемое «Колесо» – символ Единой Веры и всего Собора в общем. Корни этой символики уходили во времена Забвения, когда Институты Веры и Религии правили Та-Кеметом в практически абсолютном порядке. Детали того исторического периода до сих пор были очень плохо изучены, но некоторые Священники и Конкистадоры поговаривали о том, что тогда по Та-Кемету лично расхаживали Святые, Полубоги и даже демоны.

Локенгон шёл медленно, будто бы волочил за собой груду загубленных им жизней, – его лицо выражало скорее не триумф или одухотворённость, а усталость и, как это не парадоксально, затаённую злобу: будто бы у маленького мальчика отняли его любимую игрушку, и он решил отомстить, подсыпав слабительного родителям в кофе или киатцу. Он, казалось, не обращал внимания ни на Святых Отцов, ни на собакоподобных Примитивных, которые не отнимали лица от пола, будто бы боясь хозяйского наказания. Медленно и будто бы даже с достоинством он переступил порог Энкратуриуса и направился прямо к капитану, который понял, что настал его час и незаметно вышел в самый центр встречающей делегации, аккуратно отпихнув кока с его «хлебом и солью». Однако на этом сюрпризы и удивления не заканчивались: прямо за Локенгоном на борт космического корабля взошли три изогнутые фигуры, которые сразу были признаны Андреем как зрячие. Телепатия оставалась довольно редким явлением в галактике, но люди, имеющие повышенную чувствительность к человеческим эмоциям и настроениям встречались довольно часто: стоило лишь немного поискать в трущобах, переполненных наркоманами и любителями понюхать Долианскую дурь, как сразу же обнаруживались хоть несколько детей с разной степенью ментальных способностей. Конечно, до настоящих зрячих им было ещё далеко, но некоторые могли определить врёт ли человек или нет, а ещё большее количество умели предсказывать дальнейшее поведение той или иной личности. Большинство таких детей шло на воспитание в Касту Зрячих и ВМО (для разных нужд), но некоторых, особенно одарённых, забирал Собор, – по договору о ненападении, подписанном ещё во время войны с цаннами и осады Марса. Никто не знает, что они делали с бедными детьми, но в итоге из них получались отличные ищейки, ментальные считыватели и даже сносные предсказатели. Странным был и тот факт, что из всех видов зрячих, Собор больше всего интересовался именно провидцами: индивидуумами, которые могли, основываясь на современном состоянии дел и сочетаний фактов предсказывать все возможные варианты развития событий. Примерно то же самое могла делать и Переменная, но только если свои суждения она основывала на чистой логике (которая отнюдь не всегда срабатывает), то провидцы могут просчитать любой вариант в зависимости от характера или мыслей окружающих их людей. Тот факт, что у Локенгона было на службе три таких, говорило о его высоком и чтимом статусе. Более того, Макаров готов был поклясться, что Собор воспитал в них и другие качества, – способность читать мысли и влиять на чужие эмоции.

Примечательно, что двое из Провидцев были девушками: первой уже перевалило лет за сорок, о чём говорили обширные лицевые морщины. Выражение лица говорило о том, что она страдала от даунизма, а тело было довольно плотно сложено, будто бы она не один год упражнялась в поднятии тяжёлых весов. Вторую девушку можно бы было даже назвать привлекательной, ввиду её стройной точёной фигуры и длинных коричневых волос, которые доходили до самого её пупка, но всё впечатление портили странные провода, торчащие у неё из затылка и заканчивающиеся где-то в области копчика. Это, как видимо, было одно из изращенско-хитроумных приспособлений Собора для расширения потенциала телепатов: Андрей не знал, работали ли они или нет, но вот выглядело всё это излишне неприглядно. Последним за всей процессией волочился невысокого роста парень, как видимо, ещё молодой, и совсем недавно взятый Собором на службу: в его узких глазах всё ещё читались остатки сознания, а походка всё ещё была уверенной и чёткой.

Пока капитан рассматривал Провидцев, Локенгон уже успел подойти к нему почти вплотную, и Андрею удалось получше рассмотреть черты его лица. Если бы не кошмарные шрамы, то Лорда-внемлющего вполне можно было принять за классического дедушку, которого можно встретить в садах Та-Кемета, играющим в шахматы или скаббл. На лице наиболее ярко выделялся устрашающих размеров нос, который напоминал то ли саблю, то ли остро заточенную шашку: сложно было поверить, что он не делал ни одной пластической операции, чтобы добиться такой его длинны и остроты. Хотя вполне может оказаться, что именно такова носовая физиология на Плутоне… Щёки бы давно уже обвисли, если бы не были втянуты в череп так, что можно было разглядеть очертания зубов под кожей. Сама кожа была довольно тщательно выбрита, но всё равно, то тут, тот там виднелись затемнения и коротенькие седые волоски. Рот был практически полностью лишён губ, а когда Локенгон внезапно улыбнулся, как видимо соблюдая приветственный этикет, то Андрею показалось, что он тонкой ниточкой пролёг между правым и левым ухом, будто бы соединяя их воедино. Глаза внемлющего были не то, чтобы выразительны, но в них определённо читалась определённая фанатичность, выражающаяся в поблёскивании, передать которое словами просто невозможно. На дальнейшее изучение персоны Локенгона времени не оставалось, и Андрей понял, что пора начинать свою часть представления. Он аккуратно толкнул локтем Летьера, который чуть ли не пускал слюну из своего разинутого рта, и сам сделал уверенный шаг вперёд, решив, что если уж принимать подобного рода гостей, то принимать их с достоинством. Кок не заставил себя ждать, – он довольно быстро оказался прямо перед Локенгоном, протягивая ему сухари и крупные куски соли: