— Ты предпочитаешь укрощать через боль? — осенила жуткая догадка. Не знаю, как удалось не выдать ужас, который молнией по телу прострелил.

— Аха, — вперил в меня уличительный взгляд Шлема. — Страх не скрыть, дорогая…

Вновь едва удержала эмоции внутри. Да, глупа, забыла, что человека обмануть проще. Звери на других инстинктах живут и чуют, а передо мной тварь от и до.

Как же он хорошо собой владел, раз другие его не раскусили?

— Я боюсь, совершенно не скрываю этого, — решилась на признание. — Просто раздражает неведение.

— О, ожидание смерти, всегда страшнее самой смерти, — с любовью заявил Шлема. — То есть, ты меня будешь мучить, даже не объяснив за что?

— А зачем лишний треп? Или по всем канонам жанра, я обязан рассказать, что случилось, и почему я стал таким?

— Вообще-то, было бы неплохо, — сухо резюмировала.

— А если ничего? — развел руками Эпштейн. — Что если я такой от природы?

— Любовь… — не знаю, зачем ляпнула, но это явно попало в десятку. Шлема мгновенно посуровел. Рывком за ворот шубки вздернул меня на ноги и прошипел в лицо:

— Она вынуждает нас быть такими!

— Она- дар, — сама удивляюсь своей стойкости, но я не старалась увернуться или избежать гнева супруга. — И только мы ее можем сделать проклятием!

— Поздравляю, — процедил сквозь зубы муж. — В твоем случае тебе достался второй вариант! — махом содрал с меня теплое облачение. Откинул прочь.

— Ты возбужден, — решила играть по его правилам. — Но возбуждаю тебя не я, а ситуация. Вот почему… ты был так возбужден зверем. Драка. Кровь. Адреналин… Я только не поняла, как и зачем проигрывал.

— Разве я проиграл? — победно сверкнули темные глаза Шлемы. — Для победы была необходима правильная тактика. Я выучил тебя. Если бы ты увидела меня в полной силе, ты уже тогда задумалась и выбрала другого. Сила… после связи с Демьяном ты избегала всех, кто отдаленно напоминал Градова.

— То есть, мой выбор был фарсом?

— Конечно! Хотя, признаюсь, я не был уверен с самого начала. Даже планировал месть другим способом, но когда все стало складываться как нельзя кстати, подыграл.

— Прикосновения, поцелуй и даже запах были подложными?

— Запах? — подивился Эпштейн. — Нет, это единственное с чем не додумался играть. Да и зачем? — искренне недоумевал Эпштейн. И меня словно обухом по голове. Это дело рук самого Демьяна! Вот почему запах Шлемы всегда отдавал двоякостью. Чтобы мой зверь реагировал на того, кого желаю больше всего. Тянулся… к нему. Он сам меня толкал в объятия твари. Это было ошеломляющим открытием. Будто небеса рухнули, и только самодовольный голос Шлемы не позволил упасть в обморок: — Я тебе был приятен с первой встречи. Даже был уверен, что ты меня опознаешь, тебе это польстит… Но не сработало. В остальном… Я не говорил, что только силу уважаю. Я умею быть нежным и обходительным. Если бы ты не была женщиной Демьяна, то, возможно, я был бы с тобой более деликатным.

— Деликатным? — уточнила последнее услышанное. — Думаешь, после всего, что я пережила за два года, я теперь испугаюсь?

Шлема схватил меня за руку и потащил прочь из комнаты. Шагал размашисто, я едва за ним поспевала.

— У меня есть одна очень убедительная страшилка для взрослой девочки. Сломить дух вряд ли получится, но заметно усмирить бунтующий нрав, однозначно. Знаю, я сентиментален, — бормотал отстраненно. — Но наглядно показать, что сделает тебя послушной, просто обязан. Да меня аж трясет от возбуждения… — рассмеялся странным смехом, от которого мурашки по коже побежали.

Меня недолго не то тащили, не то влачили по мрачному, совершенно пустому коридору, пока не остановились возле одинокой двери.

Несколько секунд Шлема возился с ключом, а когда, открываясь, металлическая дверь заскрежетала, я задрожала всем телом. От жуткого страха, от недоброго предчувствия. Уже знала, кого там увижу, но знать и видеть — разные вещи, поэтому, когда новоиспеченный муж небрежно втолкнул внутрь, застыла словно вкопанная.

В мрачной пустой комнатке было прохладно, а еще она кричала страхом Святки. Мальчонка жался в самый темный угол и лишь поблескивающие золотом глаза, выдавали присутствие маленького, напуганного зверя.

Все рецепторы моих чувств обострились. Тварь внутри оскалилась, требуя броситься к Святославу — встать на его защиту, даже если для меня это станет приговором. Прижать к себе, заверить, что все будет отлично, но я не имела права показывать свою слабость перед более сильным зверем, который это тотчас извратит и использует. И как бы вторая ипостась ни рвалась на безумство, человеческая не позволила проявить истинных эмоций.

Я так и осталась стоять у порога:

— И? — с деланным безразличием подивилась. — Ты подумал, раз я мать, то чужой ребенок для меня имеет значение? Шлема, — попыталась сделать тон, как можно более отстраненным, даже фыркнула едко, — это сын Градова. Мне все равно, что ты с ним сделаешь.