Под фонарем у подъезда Ольга резко развернулась:

– Спасибо, что проводил, с тобой было очень весело.

Юноша потянулся в надежде поцелуя. Женские пальчики легли на пьяные губы.

– Не надо. Ты – командировочный, завтра уедешь… Мне неинтересны мимолетные связи.

– Зачем же ты мне строила глазки? – Стас чуть протрезвел.

– Тебе показалось.

– Я надеялся провести эту ночь с тобой…

Официантка пожала плечами. Сорокин попытался приобнять за талию.

– Езжай в гостиницу.

Юноша пытался найти смешинку в девичьих глазах, но не находил. Дыхнул перегаром, сдаваясь:

– Какой трамвай идет в район твоей кафешки?

– Трамваи уже не ходят. Дать деньги на мотор?

Стас грустно усмехнулся.

– Спасибо, найду.

Ольга открыла подъездную дверь. Каблучки зацокали по ступенькам. Привалившись к косяку, Сорокин наблюдал манящее покачивание бедер. Девушка порылась в сумочке, выудила ключ.

«Здорово! Живет на первом этаже, прямо напротив двери в подъезд. Если зайдет и замок не щелкнет, значит, хочет, чтоб я ворвался. Чертовка!»

Официантка сделала ручкой и закрыла дверь. Замок промолчал.

Выдержав паузу, пылкий юноша рванулся вверх по лестнице. Щелчок замка. И Стас воткнулся носом в запертую дверь. Басовито-пьяный хохот сотряс подъезд, Сорокин постукивал упрямым лбом в дверь, ногти скребли обшивку:

– Открывай! Я понял твою задумку.

– Будешь буянить, вызову полицию, – раздалось из-за двери.

«Какую к черту полицию? Мы ж не в Америке… Ах да, это у нас упразднили ересь с полицией, вернув милиции милициево». – Юноша почесал затылок, на прощанье бросил шекспировское: «О, женщины! Вам имя вероломство!»

Моторная память довела до остановки. Луна ярко дополняла уличные фонари, вдали надрывались собаки, воздух пропитался тополями.

Стас присел на лавку в «черной дыре» остановки. Из дальнего угла на свет метнулась тень, заходила под фонарем.

«Девушка… одна. Что делает здесь так поздно?»

– Сударыня. – Сорокин подошел. – Позвольте предложить вам свое общество.

Полноватая незнакомка в кожаной куртке с грязной блондинистостью волос сконфузилась и отвернулась.

– Небезопасно гулять одной в столь укромном месте. Гульнем вместе?!

Девушка прыснула слюнявым смешком. Смахнув брызги, юноша приблизился вплотную:

– Как тебя зовут?

Нечленораздельное мычание послужило ответом.

– Как-как?

– Оля…

«Значит, все-таки с Ольгой».

– Позвольте разделить с вами всю прохладу ночи и жар без солнца.

Полуночница вновь окатила влагой. Стас смахнул рукой и обнял за талию. Она, давя улыбку, лишь полуотвернулась.

– Поедешь со мной? – Сорокин попытался заглянуть в глаза. Молчание расценил как знак.

Темноту разрезал «дальник» «жучки», калтыжанин бросился на дорогу.

Взвизгнули тормоза, шины расчертили по асфальту параллельно-черные полосы, запахло бензином.

– Тэбэ савсэм жыт надоел?! – Из машины выскочил джигит в аэродромной кепке.

– Шеф, выручай! – Стас вскинул раскрытые ладони. – Я тут с девушкой. Подбрось до общаги «Турбокомпрессора», рядом с кафе «Голливуд».

Джигит попытался в черноте ночи разглядеть спутницу:

– Пятьсот рублей.

– Что за обдираловка?!

– Нэ хочэш, топай, как знаэш. – Водитель засобирался за руль.

– Ладно-ладно.

Сорокин открыл перед новой знакомой заднюю дверь, примостился рядом. «Жучка» резко дернулась с места, разорвав львиным рыком тишину уснувшего города.

Глаза вахтерши вылезли из-под приспущенных очков, рот раскрылся в вопросе-преграде.

– Кузина, – упредил южанин.

– Какая еще «кузина»? – Вахтерша зарылась в лексических воспоминаниях.

– Дальняя.

Пока вахтерша соображала, Стас протащил «подругу» до комнаты. Загорелась настольная лампа, забухтел телеящик, за стеной шумно гудели шабашники.

Она с порога уставилась в телевизор. Он усадил на кровать, попытался поймать пухлые губы. Она заглянула за Сорокина, как за угол, загораживающий интересности. Вздохнув, он начал раздевать. Она полусопротивлялась, бормоча невнятное «зачем ты?», не отрываясь от экрана.

Стараясь придать мероприятию романтику, он поцеловал мясистое плечо, она воскликнула:

– Смотри, какой смешной!

Показывали рекламу. Вздохнув, калтыжанин начал борьбу с лифчиком. Она полусопротивлялась, нечленораздельно сопя. Он привалил тело на кровать, сетка прогнулась до пола, навалился сверху. Она вела себя, как черствая губка – больше отталкивала, чем впитывала. Женская головка лежала на боку, глаза пристально следили за телекартинкой. От пыхтения Стаса притихли застенные бухарики. С огромным трудом Сорокин довершил начатое.