— Вылезай, Пауль, — ровно произнесла Мун.

Эффинец выполз из-под кровати, но уходить не торопился. Так и остался стоять у её постели молчаливым изваянием, со скрещенными на груди руками.

— Я просила тебя уйти, — сухо напомнила ему девушка, — мне тебе больше сказать нечего.

Пока ты такой глупец, пока ты подыгрываешь шайтанову Ворону, пока ты слишком горд, чтобы жить дальше — нечего. Никаких других слов для тебя не найдется.

И как же больно, что именно в твоих проклятых сильных руках впервые за эту сотню лет хотелось быть слабой.

— Ты не его наложница? — Пауль дернул головой в сторону двери, в которую ушел Мансул.

И это все, что его волнует?

— Пока — нет, — Мун равнодушно пожала плечами, — рабыня. Танцую, музицирую, массирую господину ноги. Мансул бережет меня…

— Для халифа? — рвано выдохнул Пауль. Вот как у него так получилось? Вот так взять и помешаться именно на ней. За какой-то день. Хотя… И она-то сама хороша.

— Для халифа, — ледяным тоном подтвердила Мун, — но тебя это не касается, Пауль Ландерс, тебе пора.

— Послушай, Мун, — осторожно начал Пауль медленно подбирая слова, — я же говорил тебе, что с Аманом у меня своя договоренность?

— И что мне за дело до этого?

— А то, что эта договоренность тебя касается напрямую, — Пауль сжал левый кулак, будто собираясь с мыслями, — мы с Шейлом договорились, если я… Вернусь от Сальвадор победителем, он заплатит мне столько, чтобы я смог тебя выкупить. И в этом случае ты будешь моей, понимаешь?

Ох, ну конечно, она понимала. И по губам зазмеилась горькая улыбка. Наверное, ей должно быть лестно. Ведь это такая великая честь — стать наградой для героя.

Такая честь быть вещью, которую передавали из рук в руки — Сальвадор аж подташнивало.

— А в чем его выгода? — насмешливо поинтересовалась Мун, отчаянно придерживая яд в тоне.

— Ему что-то там нужно, — Пауль сморщил лоб, припоминая, — пепел уничтоженной полубогини. Он — алхимик, для него это бесценный ингредиент для зелий. И он готов платить аллатским жемчугом за него. Любую цену, какую только захочет твой хозяин.

Звучало складно. Пепел уничтоженных духов продавался и охотниками на вечно голодных хорл и стайных ядовитовых вайгов. И для алхимиков он действительно имел большую ценность, и чем сильнее дух — тем ценнее был от него пепел. Так что да, горсть пепла Сальвадор могла обеспечить Паулю покупку наложницы даже у жадного Мансула. А две — даже помогли бы Паулю добраться до родных Эффин.

Вот только… Ворон же не мог не знать истины. И ничего-то он Паулю давать был не намерен.

— Мун, ну что ты молчишь, — не сдавался упертый северянин, — скажи мне, ты хоть чуточку рада? Сейчас ты понимаешь, почему я не могу отказаться от этой сделки. Почему не могу попросить Сальвадор о помощи? Ведь тебе-то это никак не поможет, так?

— Знаешь, даже если бы я не сомневалась, в том, что все у тебя выйдет — есть у меня глубокие сомнения в том, что Мансул уступит меня хоть кому-то, пока он сам в меня не наигрался, — спокойно произнесла Мун, — но, видишь ли, возможно, мне это не помогло бы, зато ты бы остался жив. Для меня это важнее.

— Мое право распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению, — Пауль качнул головой.

— Да, и какая жалость, что у меня такого права нет, — с пустотой, сводящей сердце, ответила Мун, глядя мимо Пауля, — вот только знаешь, в таких условиях — мне без разницы, для кого быть вещью. Для павлина Мансула, для шайтанова халифа, или для одного лжеца, что очень старается выглядеть благородным героем.

На самом деле она понимала, что её слова слишком жестоки для него. И их действительно хватило, чтобы Пауль замолчал.

— Мун… — в его голосе зазвучала такая глухая тоска, что самой себе ей захотелось залепить оплеуху. В конце концов, он был неплохим парнем, и ранить его вот так — было некрасиво. Почему перед Мансулом у неё получалось разыгрывать глупую девочку, а с Паулем обнажалась именно её суть? Но все-таки… Быть неплохим — не значит быть действительно хорошим. Ведь не было у него даже в уме, если он выкупит её — распустить рабский ошейник на её горле. Иначе он бы сейчас об этом сказал.

У него — рожденного в Эффинах, где рабство было запрещено, никаких таких мыслей не было…

— Ты — свободен, Пауль Ландерс, — девушка качнула головой, — во всех смыслах этого слова.

Пауль упрямо сжал губы. Может быть, она что-то задела в его душе, но он продолжал упираться и явно не намерен был сдаваться.

Он ушел. Ушел, и Мун осела на пол, пряча лицо в ладонях. Господи, как же хотелось плакать… Но из-за кого? Из-за смертного? Какая глупость.

Серебристый смешок прошелся по её коже.

— Убирайся, Эльяс, — выдохнула Сальвадор, не поднимая глаз. Этот ублюдок не был достоин её взгляда.