Через некоторое время нож в руке Джеда Хоксворта заходил по коже подошвы, очень осторожно. Чуть погодя, Джед произнес, глядя в огонь:

– Меня изгнали из Северной Каролины.

Адам ничего не сказал. Он чувствовал: ночь давит на землю у него за спиной.

– Может, они оказали мне услугу, - сказал Джед, глядя в огонь.

Адам чувствовал: ночь и грусть давят на плечи. Они имеют вес.

– Если бы меня не прогнали, - сказал Джед, глядя в огонь, - я мог бы шагать вместе с ними вверх по этому холму. Я мог стать капитаном или полковником, и шагать вверх по этому холму. Я мог бы сейчас лежать там, наверху, и какой-нибудь черный ублюдок поднимал бы прутиком одеяло или какую другую тряпку, что прикрывала бы мне лицо.

Он помолчал.

Потом продолжал:

– Н-да, может, они спасли мне жизнь. Прогнав меня вон.

– Мистер Хоксворт, - сказал Адам.
– Я уже говорил, что уважаю ваш поступок. Я знаю, почему вы так поступили и за что вас прогнали.

Джед перевел взгляд с огня на Адама.

– Ни черта ты не знаешь, - сказал он.

Он помолчал, глядя в огонь, потом сказал:

– Может, я и сам этого не знал. Не знал, почему так поступил. Долго не знал. Может, я думал, что просто люблю ниггеров, в чем меня и обвиняли.

Нож ходил по коже подошвы. Даже в полной тишине он не производил ни единого звука. Потом за костром невнятно застрекотал кузнечик. Он вывел несколько трелей и замолчал. Джед Хоксворт - со своим шелковым платком на шее, со своей шляпой на голове - сидел и глядел в огонь. Нож замер.

– Моя мама, - сказал Джед Хоксворт, - была, можно сказать, важной дамой. Двоюродная сестра Джонстона Ф. Харриса. Полковника Джонстона Ф. Харриса. "Ф" означало Флакус, - он помолчал, потом резко засмеялся и тут же оборвал смех.
– А папочка мой целовал задницу полковнику Джонстону Ф. Харрису.

Кузнечик вывел несколько трелей и умолк.

– Да, сэр Джонстон Ф., - скорчил рожу Джед Хоксворт.
– Да, сэр Джонстон Ф., вы абсолютно правы. В самую точку, сэр Джонстон Ф.
– Он помолчал. Потом передразнил: - А теперь, джентльмены, как говорит мой кузен полковник Харрис... как говорит Джонстон Ф...

Он опять засмеялся и тут же оборвал смех.

– В тот день, - сказал он и замолчал.

Он сидел, обмякший, смотрел в огонь, и продолжать явно не собирался. Его узкие плечи, кажется, ещё больше ссутулились под черным сукном.

Но в конце концов он произнес:

– Да, в тот день.

– В тот день, - заговорил он, - они стояли около здания суда, полковник Джонстон Ф. и все остальные. Я тоже там стоял. Подошел папа. И говорит Джонстону Ф.: "Позвольте, дорогой кузен, пожать вам руку". Потом оборачивается к остальным и говорит: "Джентльмены, полковник Харрис готов пожертвовать свой лучший лакомый кусок - раба стоимостью в полторы тысячи долларов - для поддержания порядка. Пусть пятнадцать сотен долларов сгорят и превратятся в дым. Если его признают виновным. А его признают виновным. Полковник Харрис заявляет, что откажется от компенсации штата Северная Каролина, если штат осудит и казнит этого черного сукиного сына. Он говорит, что не примет заработанные тяжким трудом деньги налогоплательщиков штата. Я утверждаю, джентльмены, что полковник Джонстон Ф. Харрис патриот. Гип-гип ура полковнику Харрису!

Он замолчал, сгорбился, ещё глубже погрузившись в себя, в прошлое.

Адам смотрел на него. Потом спросил:

– Они крикнули?

Джед Хоксворт поднял на него глаза.

– Они крикнули "ура"?
– спросил Адам.

– Некоторые да, - сказал он. Помолчал, глядя в огонь.
– Немногие. Ведь всегда найдутся негодяи, которые заорут "ура". Но большинство не кричали. И знаешь, почему?

Адам покачал головой.

– Я скажу тебе. По одной простой причине. Потому что им было стыдно.

– Стыдно?
– переспросил Адам. Он почувствовал глубоко внутри слабый, болезненный проблеск надежды, даже почти радости.

– Н-да, - сказал Джед.
– Если они и не крикнули, то только потому, что им было чертовски стыдно смотреть, как мой папаша прилюдно целует задницу полковнику Джонстону Ф. Харрису. Настолько стыдно, что у них не получилось крикнуть "ура".

Крошечный проблеск надежды или радости - где-то глубоко внутри Адама Розенцвейга - погас. Погас ли? Или Адам просто не осмеливался признать, что он до сих пор теплится?

Джед Хоксворт заерзал на камне. Он всем телом подался к Адаму, склонился к его уху.

– Слушай, - приказал он.

Глаза его блестели от возбуждения. Губы зашевелились, но выговорил он не сразу.

– Слушай, - повторил он, - я вовсе не потому это сделал, что они не стали кричать "ура". Пошел и заступился за ниггера. А знаешь, почему?

Блеск его глаз, судорожное подергивание тонких губ как будто приковали Адама к месту. Он не мог оторвать взгляда от этого лица.

– Черт подери, неужто не знаешь?
– спросил Джед.