Адам выпрямился, оглянувшись.

– Что вы сказали, мистер Хоксворт?
– спросил он. Он и в самом деле не расслышал.

Джед глядел на него в течение долгой минуты, потом сказал:

– Ничего. Ничего я не говорил, - и отвернулся к огню.

Адам молча вышел.

С тех пор каждый вечер Адам без напоминания дожидался, спокойный и бледный, пока Джед сверит выручку со списком проданных товаров. Вообще-то ничего он не проверял. Он выполнял положенные движения, но что-то, он не понимал что именно, все время подсознательно мешало ему. Все это время он бросал на Адама косые взгляды и ждал, когда в нем прорастет знакомая боль. И закончив наконец фарс, говорил:

– Н-да, все в порядке.
– И хмуро прибавлял: - На сей раз.

– Спокойной ночи, сэр, - говорил Адам и уходил.

Но однажды Джед сказал:

– Погоди. Как вы там ладите с негром?

– Хорошо ладим, - ответил Адам.

– Н-да, - сказал Джед.
– Негр мне рассказывал, что вы там развлекаетесь на полную катушку. Ты его, вроде, читать учишь.

– Да, - сказал Адам.

Джед изучал его с мрачным любопытством.

– И чего это ты так ниггеров любишь?
– спросил он наконец.

Адам стоял молча. Он чувствовал, что его затягивает трясина, топь. Он чувствовал, что физически не в состоянии говорить. В конце концов с усилием произнес:

– Думаю, что я их люблю не больше, чем остальных людей. Я вообще не знаю, люблю ли я людей. Просто я думаю, что они - я имею в виду чернокожих - должны быть свободны.

– Свободны, - повторил Джед Хоксворт. Он выдавил из себя кислую улыбку, которая оттянула вниз уголки его тонких губ под длинными, блеклыми усами.
– Ни черта ты не знаешь, - сказал он. В комнате было слышно его дыхание.

Он повернул к Адаму лицо с маленькими, пронзительными глазками, тонкими, перекошенными от злобы губами, острым подбородком, торчащим между усами.

– Слушай, - спросил он с горечью, - да что ты знаешь-то? Что ты вообще знаешь?

Адам смотрел на него, не отрываясь. Джед резко отодвинул одну свечу, она вывалилась из консервной банки и упала на пол, продолжая гореть.

– Отвечай мне, кретин!
– закричал Джед Хоксворт.
– Прекрати пялиться на эту идиотскую свечу и ответь мне!

Адам не мог ответить, мог только смотреть.

Джед Хоксворт резко поднялся. Дыхание его стало ещё слышнее.

– Думаешь, я свободен?
– спросил он.
– Свободен, думаешь? Думаешь, хоть один человек - хоть кто-нибудь - свободен?

Правая рука его слабо вцепилась в манишку, как будто хотела рвануть, да сил не хватило. Дышал он с присвистом. Он с трудом опустился на стул, не сводя глаз с лица Адама.

– Свободен, - повторил он, на этот раз негромко, выпустив слово и затем отдернув от него губы, как будто оно было гадким на вкус.

Потом начал смеяться. Это был тихий, задыхающийся смех, и длился он с полминуты. Потом прекратился.

Адам слышал, как снаружи, в темноте, ветер шумит в вершинах деревьев.

– Похоже, иногда вечерами ты не отказался бы посидеть и поболтать с белым, - сказал Джед Хоксворт.
– Как джентльмен с джентльменом, - он замолчал, как будто превозмогая желание продолжать.

– Я бы с удовольствием посидел с вами, сэр, - сказал Адам.
– Когда пожелаете.

Хоксворт ничего не отвечал, только смотрел на него. Адам снова услышал ночной ветер в деревьях.

– Уходи, - зло сказал хозяин.
– Давай, убирайся. Топай к своему дружку, к этому черному сукиному сыну.

Адам направился прямо к дому, вошел, сказал "добрый вечер" и сел на табурет около печки. На плите кипел котелок. Моис за столом срисовывал буквы с карточек, которые сделал для него Адам. Сейчас он работал над прописными буквами. Он закончил выводить алфавит и передал Адаму листок.

– Ну как?
– спросил он.
– Неплохо для негра, дитяти Божьего?

Адам разглядывал кривые, корявые буквы. Он заметил, что его собственный указательный палец правой руки, которым он водил по листку, дрожит, словно от напряжения. Поднял голову и увидел, что негр почтительно тянется к нему всем телом, грубоватое темное лицо выдвинулось вперед, глаза с красными прожилками воззрились на него с беззащитной мольбой.

– Ну как?
– умоляюще спросил Моис почти шепотом.

– Хорошо, - сказал Адам и вздрогнул, настолько фальшивым был его тон.
– Очень хорошо, - повторил он, постаравшись придать голосу сердечность и не выдать того, что он вдруг совершенно неожиданно почувствовал безнадежность, бесцельность и где-то внутри, в самой утробе - отвращение к этому делу. Если бы эти глаза не смотрели с такой беззащитной мольбой. Если бы...

Если бы что?

– Послушай, - сказал он.
– Я хочу у тебя кое-что спросить.
– И не дожидаясь, пока Моис, удивленный внезапной холодностью тона, чему Адам был удивлен не меньше него, ответит, продолжил: - Он - мистер Хоксворт - снова оскорбил тебя? В смысле, называл тебя обидным прозвищем?