— Ну, ты и сволочь, Тариэл, — качнул головой Роксидион. — И это не объяснишь простым нарушением в магических потоках. Я был о тебе лучшего мнения.

И он вышел вслед за леди Апрелией.

Лорд Андре лишь покачал головой, но ничего не сказал. Ему почему-то захотелось дождаться развода Лели, подписание купчей, и лишь потом сообщить графу Тарскому, что его бывшая супруга не только дочь богатого купца, но и его, графа Тишинского, единственная наследница. По праву крови девочка станет носить его фамилию, чтобы передать потом титул и наследство своему сыну. А имение Тарских останется за Артуром, как и титул. Уж он, граф Андре, приложит к этому все усилия.

Не знаю, как в других местах, а в нашей стране браки заключаются до рассвета. А вот разводы — после того, как сядет солнце. Храм встретил нас тишиной и ароматом свежих цветов: они не переводились у статуи Светлейшей. Летом их охапками приносили с полей селяне, а зимой в большую чашу ставили оранжерейные чайные розы с крупными цветами и нежнейшим ароматом. Они были безумно дороги, так как могли расти лишь в тепличных условиях, вымерзая зимой в садах и парках. Да и летом цвели неохотно. Но для храма их выращивали специально, чтобы Светлейшая и зимой могла любоваться роскошными неженками.

Жрец встретил нас неодобрительно. Хмурил брови, выслушивая от графа Тарского претензии к своей супруге. На меня смотрел укоризненно, но ничего не спрашивал.

Роксидион, как свидетель, мялся в сторонке, смущенно поглядывая в мою сторону и потирая щеку. Каюсь — не сдержалась. Когда он выскочил вслед за мной из комнаты, я стояла в коридоре у широкого окна, силясь не разрыдаться. Что за невезучая судьба мне досталась! Мама умерла, бабуля дары заблокировала, сама себе блок поставила на чувства. Еще и мужа не смогла, да что там не смогла — не захотела — удержать. А теперь еще и это. Тусклое воспоминание о единственной встрече с будущим мужем в раннем детстве. И о том, насколько сильно мы не понравились друг другу еще тогда. Детская память избирательна. Даже взрослые не всегда могут вспомнить, что с ними происходило в такой-то день такого-то года. Наверное, на ту поездку в имение Тарских наловилось что-то более значительное. Настораживало лишь, что я так легко забыла о колечке. И не вспоминала о нем до вчерашнего дня. Артур нашел его совершенно случайно, когда лазил по кустам в поисках лодки. Наверное, это судьба: двадцать лет кольцо пролежало под кустом, ни разу не попавшись на глаза.

— Лели, прошу вас, не надо, — осторожно подошел ко мне Роксидион. — Не стоит он ваших слез.

Он положил руки мне на плечи, развернул лицом к себе, стирая слезинки, провел пальцем по щеке. А потом… Потом поцеловал. Нежно, бережно, осторожно, и у меня дрогнуло что-то глубоко внутри. И в то же время накатило ощущение странной боли. Даже не боли — будто где-то в груди что-то оборвалось, а потом накатил огненный вал, от которого у меня закружилась голова. Перед мысленным взором предстала картинка из того далекого дня: я и Дион бежим по парковой дорожке навстречу друг другу, наши отцы идут где-то далеко позади, беседуя о своих делах.

— Я хочу летать! — кричу я, раскинув руки в стороны — за моей спиной вьётся по ветру большой шелковый платок. Он кажется мне крыльями сказочной птицы.

— Я научусь, — отвечает мне Дион, подхватывает меня за талию и кружит вокруг себя. Он на полторы головы выше меня, шире в плечах и старше на четыре года. А потом опускает на землю и неожиданно чмокает меня прямо в губы. И мы замираем в смятении, хлопая друг на друга глазами.

— Я научусь летать, Лели, — шепчет Дион, придерживая меня, потому что вместе с нами кружится парк, деревья и небеса. — Я обязательно научусь, и мы будем летать вместе.

— Мы будем летать вместе, Лели? — спрашивает у меня Роксидион, не отпуская меня. — Ты обещала, что однажды мы взлетим. Ты помнишь, что обещала подарить мне целый бассейн с радужными рыбками?

— Так это был ты?! И ты все это время молчал?!

Светлейшая, прости меня за дурость, но рука сама взлетела, и отвесила графу пощечину. Он даже не отшатнулся, перехватил мою руку и прижал к щеке, глядя на меня потемневшими серыми глазами в обрамлении угольно-черных ресниц.

— Я все эти годы любил только тебя, мне снились твои радужные рыбки, и почему-то они летали. Лели, ты простишь мне мою нерешительность? Ты позволишь мне ухаживать за тобой, а когда придет время — разрешишь мне просить твоей руки?

— А ты научился летать, Дион? — улыбаюсь я сквозь пробившиеся слезы. Он кивает, подхватывает меня за талию, и всплывает к самому потолку.

— Так что ты ответишь мне, Лели?

Я молча киваю. И уже сама целую его в щеку, на которой горит отпечаток моей ладони.

— Дион, только я не знаю — как это бывает, — шепчу в самое ухо. — А ты? Ты знаешь?

— Мы узнаем это вместе, — шепчет он в ответ, и снова целует меня, от чего у меня за спиной, кажется, вырастают крылья…

Снизу доносится вежливое покашливание лорда Андре:

— Лели, Роксидион, спускайтесь, нам пора ехать в Храм, если мы хотим покончить с этим до завтрашнего утра, — говорит он негромко.

И вот мы стоим перед алтарем Светлейшей, почтительно внимая словам жреца. Он говорит что-то о поспешливости, нетерпении и еще о чем — то, чего я не слышу, оглядываясь на лорда Андре. Мне хочется сбежать от своих спутников, закрыться в своей комнате и обдумать все, что сегодня случилось. Лорд, кажется, понимает меня. Он осторожно подходит к жрецу, и заговаривает с ним на странном языке — языке магов. Жрец сначала хмурится, но потом светлеет лицом, кивает и поворачивается к нам.