Шрифт:
Она как будто была предательницей.
Бросила их двоих на произвол судьбы!
Несмотря на то, что врач ничего такого у Евы не нашел — ни красноты в горле, ни насморка, ни других признаков простуды, противная температура в районе тридцати семи держалась весь день.
Просто удивительно, что бедный ребенок не заболел раньше — как еще можно было выразить протест против несправедливости всего мира?
Асины самобичевания прервал звонок из Канады.
— Вы промахнулись, — сказала она, прижимая телефон к уху, — вам надо позвонить Еве. Но я могу отнести ей телефон.
— Не надо, — голос Лены звучал печально, — я хотела поговорить именно с вами.
— Правда? — Ася легла на кровать, глядя на то, как через несколько стекол Адам поит дочь чаем. Изображение казалось смазанным, как будто между ними были моря и океаны.
— Кажется, я ошиблась, — тихо прошелестело в трубке. — Переоценила свои силы. Это невыносимо.
— Возвращайтесь, — без раздумий ответила Ася. — Если невыносимо — возвращайтесь. Никто же вас силой там не держит.
— Я уже слишком многое потеряла, чтобы все отменить.
— Тогда терпите.
Лена молчала.
— С Евой все в порядке, — сказала Ася. — Она стойкий оловянный солдатик. Она переживет любое ваше решение. А вот вы — не любое. Так что думайте о себе и не совершайте никаких жертв из-за угрызений совести или страха осуждения. И не звоните мне для того, чтобы я вас успокаивала, и вам становилось легче. И еще — даже если вам очень больно, то все равно поговорите с дочерью.
Не прощаясь, Ася прервала вызов. Сожаления, угрызения… Каково это — прожить жизнь, каждый день думая о том, когда все пошло не так? Как Мадина, как Лена.
Каждый чертов день задавать себе один и тот же чертов вопрос.
В этом мире нет ничего хуже чувства вины, особенно — вины перед собой.
Она лежала на кровати, глядя на далекие смазанные силуэты и тихо плакала от жалости ко всем на свете.
Вдоволь наревевшись, Ася вдруг засобиралась, нацепила на себя одежду Адама, которая была в этой спальне, спустилась вниз и села за руль.
— Вик, — позвонила она, — скажи мне адрес Мадины, пожалуйста.
— Сейчас сброшу, — ответила та невозмутимо, — я заказывала туда несколько раз цветы.
Что было прекрасно в этой женщине — она не тратила времени на лишние расспросы.
Домик, в котором вырос Адам, утопал в разноцветной листве деревьев. Изящная кованая калитка, мраморный ступеньки, гранит в облицовке. Дорого, пафосно, немного безвкусно.
Мадина открыла дверь не быстро и, увидев свою гостью, удивилась.
— Что-то с Адамом? С ребенком? Что? — всполошилась она.
— Я привезла торт, — Ася вручила ей коробку, — давайте попьем чаю.
— У меня йога через час, и вообще я на диете!
— Это вы молодец, — одобрила Ася, — восхищаюсь вами.
Мадина хмыкнула и посторонилась.
— Вы, дорогуша, судя по всему, диетами себя не утруждаете.
— Грешна, — охотно согласилась Ася. — Но у меня не работа, а сплошные стрессы.
— Так зачем вы все-таки пожаловали?
Все вокруг было декоративным — подушечки, столики, зеркала в причудливых рамах, какие-то картины и статуэтки. У Аси немедленно зубы свело.
— Я разговаривала с мамой Евы, — объяснила она, осторожно оглядываясь, — и ужасно расстроилась. Мне захотелось с вами увидеться.
— При чем тут я? — Мадина водрузила коробку с тортом на столик и уселась в кресло, даже не пытаясь предложить что-нибудь выпить.
— Я тут подумала… вы же сто раз могли оставить Адама и вернуться домой. В культуре обоих родителей распространено, что дети остаются с отцом. Однако вы продолжали жить в чужой стране и в полном одиночестве, прекрасно зная, что Фарид Ибрагимович в жизни вам не позволит организовать хоть какую-то личную жизнь. А его вы никогда не простите. Разве это не круто?
— Допустим, — неохотно ответила Мадина, явно пребывавшая в недоумении из-за столь странного визита.
— Или вот Фарид Ибрагимович…
— В этом доме его имя запрещено к употреблению.
— Сколько раз в неделю он навещал вас во время вашей беременности?
— Разумеется, ежедневно, — обронила она с превеликим высокомерием. — Иногда дважды в день. Приносил фрукты, витамины и все такое.
— А вы, разумеется, осыпали его проклятиями.
— Ну разумеется.
Ася улыбнулась. Ей ощутимо становилось лучше.