Шрифт:
– Это Владимир, познакомьтесь.
Безликий поднялся и тоже с улыбкой пожал Котову руку.
– Садись, садись, закуривай, - Потехин протянул сигареты.
Несколько секунд молча курили.
– Не смущайся. Расскажи, как живёшь, чем ещё интересуешься, кроме музыки, - предложил Потехин.
Вот уже год Котов ощущал своё могучее превосходство над окружающими. Его манеры стали надменны или, в лучшем случае, снисходительны. Это особенно подчёркивалось его недавним приобретением: звёздной болезнью.
– Ничем, - сказал Котов, глядя в окно на Смольный собор.
– Один живёшь?
– Да.
– А родители?
– В командировке.
– Далеко? Надолго?
– В Монголии. Пока согласно контракту, на три года.
– Наверное, продлят. Там хорошо, можно себя на всю жизнь обеспечить. Один мой знакомый, Вася Коробейников...
И Потехин рассказал, как его знакомый невероятно обогатился, отработав пять лет в дружественном Ираке.
– Сам-то, хочешь за границу?..
Не желая отвечать на провокационный вопрос, Котов пожал плечами.
– А друзья бывали в загранке?
– Слушай, мне пора уже.
– Ладно, погоди, ты не торопись. Закончим быстро, по-военному. Ты, кстати, где-то в засекреченной части служил? Нулевой допуск?
"Всё знает", - подумал Котов.
– Допуска нет, но подписку давал о неразглашении. Я больше в оркестре играл.
– А это даже лучше, что без допуска... Это даже облегчает...
– Потехин переглянулся с Владимиром, который что-то всё время помечал в своём блокноте.
– Из вашей части в Афган отправляли?
– Из нашей никуда не отпускали, даже в увольнение.
– Попал, что называется, - улыбнулся Потехин.
– А как ты думаешь, надо было нам туда?
Не смотря на свой задушевный тон, Потехин вёл себя безобразно. Но Котов, будучи прирождённым администратором, уже твёрдо решил вести себя сдержанно и дипломатично.
– Время покажет.
– А вот слушай, у тебя такая песня есть: "Не стреляй" - это про Афган?
Котов выразительно, но про себя, выругался.
– Это про Америку, то есть, как они во Вьетнаме...
– А я, знаешь, так и подумал. Только объясняй это на концертах, ладно? Там ещё "Шар цвета хаки" - тоже про Вьетнам?
– Разумеется.
На протяжении последующего часа Потехин подвергал кропотливому анализу песни Шевчука, Кинчева, Бутусова, Цоя, Науменко и так называемые гибриды.
Котов и сам плохо понимал многие из этих текстов, а теперь ему приходилось объяснять их с позиций марксистско-ленинской философии, борьбы за мир и воинствующего атеизма.
Результатом разбора стал перечень песен "Обводного канала", "не рекомендованных к исполнению", на который Котов чихать хотел.
– И последнее, - сказал Потехин.
– У нас, в смысле, у комсомола, через месяц будет общегородское мероприятие. Рапорты, отчёты... это тебе не надо. А по окончании - сборный концерт. Сделаете несколько номеров?
– Для этого вызывали?
– Нет, это так, постскриптум. Что мы, звери, что ли... Даже не отвечать можешь.
– Аппарат будет стоять?
– Всё будет. И аппарат, и банкет, и денежки перечислим через бухгалтерию вашего рок-клуба. Хочешь - грамоту нарисуем.
– Ладно, сделаем.
Дима поднялся с места. Потехин и Владимир тоже поднялись, заулыбались и протянули руки.
Торопливо шагая прочь от Смольного, Котов испытывал такое чувство, как будто он побывал в ненавистной с детства парикмахерской, и там его оболванили.
– Как он тебе? Годится?
– обратился к Владимиру комсомольский вожак, когда шаги Котова стихли в конце коридора.
– Этот подойдёт... наверное.
– Осторожно отвечал Владимир.
– Надо остальных потрогать.
– С остальными тоже будет порядок. Двое - студенты из музыкального училища, солист - работяга с Балтийского завода.
– Хорошо, если так. Если так, в сентябре уже начнём готовить.
Потехин запер кабинет на ключ, и они направились обедать в горкомовскую столовую.
Абсолютная память
Мы с Поповым продолжали трудиться в котельной. Я что-то пописывал, а мой удивительный друг занимался укреплением духа и тела. Этот мир мог бы прозябать ещё пару-тройку вечностей, если бы нам не пришло в голову поторопить события.
Чёрт их там знает, как они это делают, но день и час смерти Брежнева Попов знал заранее не хуже меня. Нам пришлось объясниться начистоту.