И правда, выше по холму веселее стало в лесу. Деревья раздвинулись; поползли, забегали вверх хвостами по сосновым стволам, засвистали, защебетали птицы; дятел застучал длинным носом.

От разогретой хвои, от лиловых цветов потянуло медвяным запахом.

Власьевна не просто идет по лесу,- все нагибается, все кланяется. То гриб приметит, то травинку какую-то сорвет и учит Таню:

– Гляди, девушка, тут сосна пошла, непременно здесь белый гриб живет. А вон в осинничке - подосиновик. Ну, а больше всех я люблю крепкий рыжичек. Вот уж хорош! И жарь ты его, и соли ты его - все он первый на столе!

Власьевна разговаривает и то и дело нагибается и взмахивает ножом.

Таня поглядела в ее лукошко, а там уж чего только нет: и подосиновики, и белянки, и сыроежки! На розовых рыжиках капельки росы, на волнушках бахрома и пушок, словно на детских щечках... Все лукошко яркое, пестрое.

– Вот,- поучает Власьевна,- недаром народ говорит: "лето красное"; ведь и впрямь красное: подосиновик закраснел, шиповник, рыжики. А там, гляди, и рябинка щеки зарумянит, а мухоморы-то - словно барыни в шелковьях. Только ты их, Танюша, руками не трогай, ядовиты больно. Прямо сказать мушиная смерть.

Власьевна срывает высокий лиловый цветочек.

– А вот этим будешь голову мыть; "вероникины волосы" называется. Отрастет твой хохол, и будет коса до пояса.

У Тани глаза разбегаются, а толку мало. Болтается в ее корзинке одна кривая лисичка.

– Власьевна,- ноет Таня,- почему у тебя всего много, а я ничего найти не могу?

– А ты зорче смотри, да зря не мыкайся. Под березами ищи подберезовика, под сосной и елкой - рыжики, а уж гриб-боровик для меня оставь. Тебе его, Чижик, не высмотреть.

Лес снова становится гуще; черно-синий падает полумрак. Буйная трава высыпала на тропинку и почти закрыл:! ее.

– Власьевна,- спрашивает Леночка,- как же таким лесом зимой ребята в школу ходят? Тут, верно, и звери есть: волки, медведи?

– Да, видишь, Лена Павловна, это мы короткой тропой бредем, а от Холмов до Бекрят и проселок есть. До войны ребят в школу лошади возили, а теперь, сама знаешь, лошадей нехватка, ребята пешком в школу ходят.

– Так ведь проселком идут?

– Мы-то им велим проселком, а они норовят этой тропочкой. Да ты не тревожься, медведей мы уже лег двенадцать не слыхали. Вот я раз, еще молодая была, шла с ребятами и вдруг вижу - хозяйка из лесу...

– Какая хозяйка?
– спрашивает Таня: - Чья?

– Ну, медведица, лесная хозяйка. Гляжу, а с ней тоже двое маленьких. Испугалась я; ну, думаю беда! Как побежишь с двумя? Вот я поклонилась ей и говорю: "Матушка-голубушка, у тебя двое, и у меня двое. Не тронь меня, а я по свое дело пойду".

– А она?

– Поглядела на меня - и в лес.

– Ушла?

– Ушла, ушла... Да ты не бойся, это давно было. Теперь их не слыхать.

– А волки?

– А волки,- не скажу, волки есть. Теперь охотников в деревнях не стало, за фашистским зверьем охотятся, вот они и расплодились, серые пакостники. Ребята в школу гурьбой ходят, берут с собой бересту и спички. Чуть что - и зажгут, а волк, он огня боится.

Леночка чуть бледнеет и косится на чащу.

А Таня сразу подхватывает большую суковатую палку и воинственно посматривает по сторонам. Ну, уж, если нападет волк, она сумеет защитить Леночку и Власьевну. Палка мешает ей идти; два раза Таня чуть носом не клюнула, а Власьевна смеется:

– Брось ты, Чижик, свое копье долгомерное. Летом волк к человеку и близко не подойдет.

Таня с облегчением бросает палку, но все-таки убыстряет шаг.

Тропинка вырвалась из лесу и пошла по звенящим овсам.

А вон, за ручьем и Холмы.

Маленькая хозяйка большой семьи

Еще на крыльце они услышали отчаянный визг.

Власьевна распахнула дверь, и из избы вырвалось облако белого пара. Визг несся из большой кадушки, стоящей у печки. Круглолицая девочка, раскрасневшаяся, в съехавшем платке, в длинном материнском переднике, терла огромной мочалкой чью-то круглую голову, торчавшую из кадушки. Трое уже вымытых ребят смирно сидели на лавке, закутанные в полотенца. От визга тоненько дребезжали в окнах стекла.

– Тише, ты!
– крикнула Власьевна.- Замолчи, Тоня!

Визг разом оборвался.

– Что, Нюрочка, примываешься? А почему не в корыте моешь? В кадушке неловко.

– Да она, тетенька, больно толста и увертлива: из корыта каждый раз вывалится, а мне потом воду собирать.

– А мы вот к тебе с новой учительницей пришли, Еленой Павловной. Ты с ней побеседуй, а я с этой озорницей по-свойски расправлюсь.

Тонька пригнула голову и совсем пропала в кадушке.

Власьевна быстро подоткнула юбку, взяла у Нюры из рук мочалку и принялась мыть Тоньку. Нюра сдернула платок, сняла передник, пригладила волосы и застенчиво подошла к Леночке.