При свете коптилки Лена и Иван Евдокимович, Марушка, инженер и Марья Дмитриевна щелкают на счетах, подсчитывая, что сделано за день, что надо сделать завтра.

Таня подходит к сестре, но Лена так занята и так устала, что не замечает Таню. Девочка тихонько целует сестру в щеку и идет на свой пост.

* * *

Прошло и воскресенье.

Половина картофельных полей была убрана.

Вечером уезжали городские. Уже зашумели машины, уже забросили в них мешки с картошкой - подарок колхоза, уже погрузили лопаты, а люди не хотели расставаться.

– Так вы, Георгий Георгиевич, летом к нам непременно приезжайте,говорит Власьевна.- У нас летом куда как хорошо!

– Обязательно, обязательно, Афанасия Власьевна. Если будет отпуск, приеду.

Иван Евдокимович благодарит уезжающих, жалеет, что мало побыли.

– Ну, конечно, сам понимаю, на заводе тоже дело ждать не может.

Девочки стоят на крыльце тети Дуниной избы, окруженные своими питомцами. И каждая мать, подходя за своим, говорит сердечно:

– Спасибо вам, девочки!

И вот уж затарахтели машины, зашуршали колеса, и скрылись вдали друзья из города.

В деревне вдруг стало тихо-тихо, женщины вздохнули неслышно и снова взялись за лопаты.

Долгожданные вести

Петр Тихонович настоящий волшебник! Вчера он сказал пригорюнившейся Леночке: "Не грустите, Лена Павловна, завтра обязательно письмо вам привезу". И вот оно лежит на столе, долгожданное, родное письмо от папы. Таня не хочет вскрывать его без Леночки - она должна сейчас прийти.

Таня вертит треугольничек в руках и жадно рассматривает его. Много дорог прошло письмецо, во многих побывало руках, вот и кончики погнулись, и пятнышки появились на белой бумаге. Может быть, военный почтальон пробирался с ним под пулями через луга и леса, полз по минным полям, переплывал бурные реки...

А папа писал его, верно, в танке - вон масляное пятнышко село на оборотную сторону... И думал о своих девочках...

Леночка, не раздеваясь, села на кровать и вскрыла письмо. Конечно, папа не мог писать, а теперь он будет писать чаще.

"...Но не бойтесь, если будет опять перерыв в письмах. Сейчас мы так стремительно идем вперед, что и почте порой трудно за нами угнаться. Мы идем с боями по чужой земле, освобождаем от фашистов города и села, и трудовой народ встречает нас, как родных, как защитников, как надежду.

Вчера враги, отступая, взорвали мост, и местные крестьяне сами вышли из ближайших сел и стали наводить переправу. Три часа работали они в ледяной воде и все сделали к приходу наших войск.

Девочки мои дорогие, вы должны гордиться, что наша армия, наш народ встал на защиту всех порабощенных, неся им счастье и свободу. Мне никогда не забыть, как засыпали наши танки цветами, как поднимали детей на руках. Расскажите об этом всем друзьям, дочурки, пусть все радуются и гордятся..."

Многое еще писал папа, и Лена вечером понесла его письмо в школу и в правление колхоза, и читала выдержки из него и Власьевне, и тете Дуне, и дяде Егору. Долго говорили о нем на деревне. И все как будто выросли на голову. А Таня поняла, что Советская Армия не только защищает свою Родину, но и весь мир.

На другой день пришло письмо и от Андрея.

Но тут вышла неприятность.

Таня так хотела обрадовать Лену, что помчалась с письмом в учительскую. Она даже не постучалась, с маху распахнула дверь и остановилась на пороге, потная и взъерошенная.

– Лена!
– крикнула она.- Леночка!

А в учительской шло заседание.

Марья Дмитриевна, Лена, Галина Владимировна обернулись к ней.

– Богданова,- сказала Марья Дмитриевна строго,- что за крик? Почему ты врываешься в учительскую? Почему ты не постучала?

Таня сразу потухла.

– Вот... письмо...- пробормотала она, бросила письмо на стол и выскочила за дверь. Слезы текли у нее по щекам, и она машинально размазывала их рукой, на которой висела школьная сумка.

И, как всегда в тяжелую минуту, около нее очутилась Нюра. Откуда-то появилась и Манька.

Захлебываясь и запинаясь, Таня рассказала им, в чем дело.

– Оборвать цветы!
– сказала Манька.

– Что?

– Оборву директорше все цветы! Залезу в комнату и оборву, раз она такая!

– Да брось ты, Манька, чепушить!
– строго сказала Нюра.- Чижик сама виновата: ну кто так в учительскую врывается?! Ведь даже не постучала?

– Не постучала,- виновато всхлипнула Таня.

– Ну вот, видишь! Перестань плакать, Чижик, сейчас Лена Павловна выйдет... Занята, верно, очень.