– А кто тебе сказал, что я останусь, если Леванна Джи уйдёт?

Глупо было надеяться, что их тихий разговор останется тайной. Особенно, если Лерран постоянно крутился рядом с девушкой-проводницей. Лерран злился. Сверкал глазами. Сжимал презрительно рот.

– А кто вам сказал, что хоть кто-то из вас уйдёт? Мы вместе. И никому в голову не придёт отдать вас на растерзание. Идут ли они по вашему следу или им нужен кто-то другой – роли не играет.

– Они сильны, стакер. Очень. И опасны, – Леванна всё же пытается переубедить Геллана.

– Ты сказала: их двое. С двумя как-нибудь справимся.

– Двоё тёмных. А с ними ещё. Много. Других я не знаю, не могу сказать точное количество.

– Они не застанут нас врасплох, и это уже хорошо, – отрезал Геллан и поспешил прочь. Ему нужно было и подумать, и отдать приказы. И как-то убедить Дару спрятаться в фургон, пока опасность не уйдёт.

– Ни за что! – упёрлась девчонка. – Я там с ума сойду. Хуже нет ничего, чем сидеть и ждать.

Геллан решил не спорить. Лучше потом сделать всё по-своему, когда придёт время, чем сейчас бесполезно препираться.

Всадники появились, когда на Зеосс начали спускаться зимние сумерки. Неясная точка позади. Но Геллан знал: Леванна не ошиблась. Преследователи шли по их следу и настигали.

Не застали врасплох – это главное. Было время подумать и определиться. Решили не останавливаться – двигаться вперёд, а когда преследователи окажутся близко, принять бой.

– Вы продолжите движение в любом случае, – наставлял Геллан Барка. Что бы ни случилось, не оглядываться и не останавливаться. А потом мы вас нагоним.

Он читал в глазах философа упрямство и вопрос: а если нет? Если всё пойдёт не так?

– Тогда ты закончишь путь, – прошелестел одними губами. Философ побледнел, как выбеленное полотно и пытался что-то сказать. Из горла вырывался неясный клекот. Геллан не стал ждать. Оставил его одного. Барк, конечно, не лучший человек на Зеоссе, но он сделает всё, как надо, если что-то случится.

Осталась мелочь: уговорить Дару отправиться вместе с фургонами.

Офа

С тех пор, как кровочмак поделился своей кровью, чтобы спасти её, мир приобрёл иные краски. Она не стала хуже. Не стала лучше. Не начала преображаться. О кровочмаках говорили разное. Болтали, что если они делятся кровью, то подсаживают свою сущность, и тот, кого осквернит кровь первородных, больше никогда не останется прежним. А то и вовсе в кровочмака превратится со временем.

Офа чувствовала: это неправда. Байки. Ничего не менялось. Только окружающее стало восприниматься острее. Как будто спала пелена с глаз. А может, так случилось лишь потому, что дышалось свободно и легко. Шагая дорогами Зеосса, она забывала, что родилась в неволе.

Зима не лучшее время для деревунов. Тело стремится окоченеть, впасть в спячку, прилечь и не вставать, пока снова щедро не засияет солнце. Но она не выпадала из жизни – замечала каждую мелочь, радовалась маленьким событиям. Прикасалась к травам и листьям, деревьям, которых никогда ранее не видела.

Офа запоминала и впитывала, зная, что однажды уйдёт. И пока век её не закончился, нужно успеть. Накопить как можно больше, чтобы не отправляться в дальний порожняком.

Она нежно любила Йалиса, но не умела проявлять свои чувства. Её тянуло к людям, но всё время казалось: она лишняя, бесполезная, слабая. Поэтому сторонилась, не мешалась под ногами, старалась быть незаметной тенью.

Офа не чувствовала себя обделённой. Маленький росток и могучее дерево одинаково ценны, и тверди нет разницы: щедро питает корни, даруя жизнь. Так и Офа – маленькая веточка – знала: она нужна, она часть чего-то большого и цельного. Без неё – никак.

Дрожала твердь. Охотники мчались по следу и настигали. Офа прислушивалась и чувствовала спокойствие. Это был миг её нужности, великой значимости.

– Мы вместе, – артачилась Дара и упиралась, как кош, всеми лапами, не позволяя Геллану увести себя в безопасное место. – Ты и я. Ты нашёл меня, и я твой груз. Если с тобой что-то случится, меня тоже не станет, понимаешь?

Он понимал, Офа это видела, но пытался оградить, сберечь самое ценное, что есть у человека, когда просыпается и начинает петь сердце. Это так просто – пожертвовать собою ради любви. Ради того, чтобы кто-то жил и помнил.

Первые стрелы просвистели у них над головами. Уже можно разглядеть лица преследователей. Двое тёмных несутся впереди. Свирепые, жёсткие, непримиримые. Офа никогда не видела их вживую – только слышала рассказы да однажды – рисунок в старой книге. Но их нельзя ни с кем спутать. Это они. Не знающие жалости.