Он уже почти поднялся, когда почувствовал движение за спиной. Плохо отвлекаться на хлопнувшихся в обморок девчонок. Ох, как плохо. Не на то уходит внимание. Об этом он подумал перед тем, как получить удар в затылок, словить искры и рухнуть на примятый и грязный снег.

Геллан

Он мог убить, если бы в последние мгновения не понял, кто перед ним. Липкий страх сжал в объятиях до помутнения, до темноты в глазах. Он не успел – за что казнил себя с яростью дракона.

Дара приподнимается, опираясь на локти. Рядом с ней валяется стило.

– Геллан, ты чего? – спрашивает она растерянно, наверное, ещё не понимая, что рисковала жизнью. Видать, у него страшное лицо, потому что девчонка испугана и не может оторвать от него взгляд. Это длится мгновение. Затем она прислушивается и забывает обо всём. Видимо, поэтому и попала в подобную ситуацию.

Дара вскакивает на ноги, хватает светящийся в ночи стило и готова снова мчаться в ночь. Спотыкается о неподвижного Раграсса, мохнатка стонет, девчонка испуганно отпрыгивает в сторону.

– Ой! Раграсс? – тянет она, удивлённо хлопая глазами. – А что случилось?

– Ты случилась, – ворчит, поднимаясь, мохнатка и ощупывает шишку на голове. – Так и знал, Геллан, что прилетит от тебя пакость. Хотел за Дарой последить, чтобы никуда не влезла. Одна чуть ножом не пырнула, второй по голове приложился. Поздравляю.

Голос его сочился язвительным сиропом, но Даре всё равно: стоит, нетерпеливо постукивая сапожком по рыхлому снегу.

– Кто тебя просил следить? – спрашивает отстранённо, переводит взгляд на Геллана и умоляюще просит: – Пойдём, а? Там Йалис плачет. Пожалуйста!

Геллан только кивает, указывая направление, а ей большего и не надо. Он никогда не может отказать ей, когда она просит. Ну, или почти никогда.

– Вот так они на голову садятся, – бормочет Раграсс недовольно, – все эти уловки, просьбы, умоляющие глаза…

– У тебя было много женщин? – спрашивает Геллан тихо. Раграсс от неожиданности закашливается и умолкает. Они идут за Дарой вслед. Приглядывают, а девчонка мчится впереди. Туда, где мшист спрятался и воет, как ободранный кош.

– У меня была мать и есть сестра. Я был властителем Верхолётной долины, где живут сумасшедшие меданы. Зеоссом вообще заправляют женщины, и многим мужчинам не претит их главенство. Я бы не сказал, что они садятся на шею. Иногда это приятно – уступать им, смотреть, как они радуются мелочам. А для Дары я могу…– он запинается, не желая до конца обнажать свою душу, – нет, я не считаю это слабостью. Может, даже наоборот – силой, когда уступаешь в том, что важно для неё и несложно для тебя.

Раграсс втягивает воздух в лёгкие, ноздри его трепещут. Он глухо покашливает, будто никак не может отделаться от першения в горле.

– Ты прав, – выдавливает он наконец. – У меня где-то есть сестра, но я никогда её не видел. Мать умерла рано – я не помню её. А рос среди мужчин. И о женщинах, наверное, знаю совсем мало. Меня воспитывали не уважать, а только брать, использовать. Я никогда не думал так, как ты. Наверное, это неправильно, но по-другому я пока не умею.

Геллан кивает понимающе. Раграссу не помешает урок. Тем более, что он понимал, откуда взялись у мохнатки подобные мысли и убеждения.

Мшист сидит под деревом, запутавшись в гибких корнях, Он похож на побитого пёсоглава, маленького нашкодившего коша.

– Йалис! – кричит Дара и кидается мшисту на помощь. Режет корни своим стило, пилит сосредоточенно, но с гибкими длинными корешками ракута, что опутали представителя древней расы как сеть – рыбу, так не борются.

– Подожди, Дара, – просит он девчонку, и она послушно встаёт с колен, отходит в сторону. – Здесь надо по-другому.

Геллан подходит к ракуту и бьёт о ствол навершием меча. Сильно, резко. Прислушивается к гулу. Ракут недовольно морщит кору и шумит почти голыми ветвями. Он снова повторяет удар. Ещё и ещё, пока корни, не хотя, шипя и извиваясь, не отпускают Йалиса и не исчезают в грязном снежном крошеве.

– Ух ты! – восхищается Дара и смотрит на него с восторгом. И взгляд её разливается горячей волной внутри. Так, что хочется взлететь от счастья. – Как это получилось у тебя?

– Ракут ловит тепло живых организмов. Не до смерти, не высасывает жизнь. У него очень чувствительная кора – зябнет зимними ночами. Вот и промышляет, пока не взойдёт солнце. Правда, он опасается захватывать разумных, но, видимо, соблазн был очень велик. Да и Йалис наш больше на животного похож, чем на разумное существо. Особенно, когда воет и не разговаривает. Испугался, наверное. Животные инстинкты взяли верх.

Дара обнимает дрожащего мшиста, целует его в лохматую гриву.

– Ну, зачем ты пошёл сюда, дурашка?

– Не отдавайте меня в другие руки, – выдыхает с дрожью Йалис. – Я хотел уйти, чтобы не быть обузой.

– Дурень ты, дурень! – сердится Дара, обнимая мшиста крепко за могучую шею. – Подслушал, да? А спросить меня не захотел? Гордый, да?

– Я только мешаю всем, – подмяукивает огромная туша и переминается на больших лапах.

– Я когда-нибудь удушу тебя за глупость! – выдаёт в сердцах Небесная. – Пойдём уже назад, чудо ты наше зеосское, древность ты наша раритетная.