Его раздражал этот низкий, сипло-хриплый, словно надорванный, голос. Что-то смутно ему не нравилось, но додумать мысль Ренн не сумел: Дара и Геллан рядом. Вместе, как неразлучные близнецы.

– Ой! – всплеснула руками девчонка, как только вскочила со своей лиловой кобылки. – Геллан, пусть они с нами, а?

Вот же жалостливая. Всех бы подобрала и обогрела. Голова дана этой девчонке явно не для того, чтобы думать, прежде чем рот открывать. Сердце говорит быстрее. И не всегда это хорошо.

– Вот спасибочки, – оживилась мохнатка и засуетилась, заглядывая доброй Даре в глаза: – Нам только до Спирейта, а дальше уж сами. Хитрая выжига. Не стала дожидаться, что скажет Геллан. Сразу смекнула, что стакер не посмеет отказать девчонке.

Дара выжидающе смотрела в голубые глаза. Ренн наслаждался этим немым разговором. Ему до боли в груди было радостно видеть Геллана слабым. Наблюдать, как дрожат его ресницы, как тщательно он маскирует взволнованный вздох.

Только очень внимательный взгляд мог уловить эти мелкие штришки. Ренн их ловил и почти злорадствовал. Может, радовался бы, если б мог. Но с недавних пор ненависть его к Геллану поутихла, стёрлась, стала бледной и почти не поднимала голову. Лишь изредка, но маг старался душить сейчас эти низменные порывы.

Он когда-то мечтал его унизить и растоптать. И, жалкому, сломленному, высказать в глаза всё, что копил внутри. А потом, прозрев, понял: ни к чему. Мелочно и недостойно. Тем более, что месть Геллану ничего не решала. Абсолютно ни-че-го. И почему-то после этого стало намного легче дышать.

Кровь не сотрёшь. От неё не откажешься, не отречёшься.

Ненависть прошла, а желание видеть его слабым – нет. Поэтому Ренн упивался, словно одержал пусть маленькую, но победу, разгадав Гелланову тайну.

– Хорошо, пусть идут с нами, – и кого Геллан хочет обмануть, когда разговаривает вот этим ровным, почти нейтрально-холодным голосом?

Девчонка благодарно кивнула головой – и он уже растаял, трепыхнул ресницами так, что аж энергия завихрилась. Как только искры не посыпались во все стороны.

– Пойдём, – тронула Дара безмолвную девушку за плечо, и та дёрнулась, как от ожога или удара плетью. Странная реакция. Так дёргаются только от боли или страха.

– Это Беза. Она… немного не в себе, – поспешила пояснить активная и деятельная мохнатка, что явно повеселела и оживилась, когда поняла, что не придётся плестись по зимней дороге. – И не очень любит, когда к ней прикасаются.

– А ты? – спросила Дара, обернувшись.

– А я нормально. Можешь потрогать, чтобы убедиться, – губы девушки тронула ироничная ухмылка.

Дара рассмеялась.

– Звать тебя как, дающая себя потрогать?

– Юла, – оскалила на миг аккуратные зубы-клычки. – Меня зовут Юла.

Дара

– До Спирейта – два дня пути, – Леванна Джи, прищурившись, вглядывалась вдаль. – Погода меняется. Как бы мы не застряли. К вечеру нужно будет определиться и, возможно, выбрать укрытие. Есть тут неподалёку местечко одно. Правда, для этого придётся свернуть с основного пути немного в сторону.

– Значит свернём, – Геллан говорит уверенно, поэтому я делаю вывод: он что-то чувствует.

Его крылья теперь не стиснуты одеждой, но не видны из-за меховой накидки, что согревает истончённую нежную кожу. Над рубашками и плащами долго колдовали. Первые эксперименты по переделке оказались не совсем удачными. Только острый взгляд и смекалка Алесты помогли решить насущную проблему. Вот кто мог бы стать знаменитым модельером на Зеоссе, если бы здесь в них нуждались.

– Ерунда эти ваши разрезы. Геллан не сможет надевать рубашки и прочие вещи. Крылья у него большие, в дырки не пропихнёшь. Да и неудобно это.

Ах, как она это говорила! Уверенно, немного жестко. Никаких сомнений и колебаний. Ни одного лишнего движения. Пальцы её и руки, кажется, сами знают, что делать.

К ней прислушивались. Охотно выполняли чёткие команды.

– Поначалу пусть рубашки застёгиваются как жилеты, спереди,. А надрезы нужно делать здесь, у ворота и скреплять пуговицами, чтобы выглядело красиво.

– Матушка! Можешь же, когда захочешь! – искренне восхищался Барк, но затрещину за традиционную «матушку» получил.

На мой взгляд, Барк перетрусил жутко: идея с крыльями была его, он боялся за результат операции и поэтому сейчас пребывал в лёгкой эйфории оттого, что всё закончилось хорошо.

Я старалась не бегать от Геллана, вести себя, как и всегда. Мы по-прежнему ехали рядом, и в какой-то момент показалось: прятать чувства не такая уж и большая наука.

Ничего не изменилось. Перевернулось лишь внутреннее восприятие. И если раньше я смутно осознавала, что смотрю на Геллана по-другому, то теперь я понимала почему. У неясных движений души и сердца появилось определение. А так всё осталось как прежде.