Вероятнее всего, к тому же, старина Роб, в четкой кепочке Мэла Дамлетта набекрень, будет сидеть в погребке уже сейчас -

К этому времени Погребок ждет музыкантов, ни звука, там нет никого знакомого, я шибаюсь по тротуару и вот с одной стороны подходит Чак Борман, а с другой Билл Сливовиц, поэт, и мы разговариваем у автомобильного крыла -- Чак Борман выглядит усталым, глаза припухли, но на ногах у него мягкие модные башмаки и в сумерках он выглядит четко -- Биллу Сливовицу все до фонаря, на нем обтрепанная спортивная куртка и истертые ботинки, а в кармане он носит стихи -- Чак Борман торчит, говорит что торчит, на минутку задерживается оглядываясь вокруг, затем сваливает -- Он вернется -- Билл Сливовиц когда я видел его в последний раз спросил "Куда ты едешь?" и я завопил "Ах да какая разница?" поэтому теперь извиняюсь и объясняю что был с бодуна -- Мы направляемся в Место за пивом.

Место это бурый славный бар весь обделанный деревом, с опилками на полу, с пивом из бочки в стеклянных кружках, со старым пианино чтобы кто угодно мог поколотить по нему, а наверху балкон с деревянными столиками -- кому какое дело? на лавке спит кошка. Бармены обычно мои друзья но не сегодня, ну вот -Я разрешаю Биллу взять пиво и мы разговариваем за круглым столиком о Сэмюэле Беккетте и о прозе и поэзии. Билл считает что Беккетт это конец, он мусолит это со всех сторон, его очки блестят мне прямо в глаза, у него вытянутое серьезное лицо, не могу поверить что он это всерьез о смерти но иначе не может быть -- "Я мертв," говорит он, "я тут стихов написал про смерть" -

"Так где же они?"

"Они не окончены, чувак."

"Пошли в Погребок джаз послушаем," и вот значит мы сваливаем за угол и только заходим через вход с улицы как я слышу как они там внизу заливаются, полная команда теноров альтов и труб въезжает как раз в первый припев -- Бум, мы такие входим как раз на сбивке, бац, тенор подхватывает соло, а мелодия-то всего-навсего "Джорджия Браун" -- тенор ведет ее по-крупному и тяжело с больмим таким тоном -- Они приехали из Филлмора на машинах, со своими девчонками или без оных, четкие цветные кошаки Воскресного Сан-Франа в невероятно прекрасном аккуратном спортивном прикиде, аж глаз вышибает, ботиночки, лацканы, галстучки, без галстуков, запонки -- Они привезли с собой дудки в такси и в собственных машинах, заполонив Погребок чтобы на самом деле придать ему класса и джазу, негритянский народ который будет спасением Америки -- Я это вижу поскольку последний раз когда я был в Погребке там было полно угрюмых белых ждущих повода вокруг бессвязного сейшака чтобы завязать драку и в конце концов они ее начали, а мой парень Рэйни которого вырубил когда тот смотрел в другую сторону здоровенный амбал грубый 250-фунтовый моряк знаменитый тем что нажрался вместе с Диланом Томасом и Джимми-Греком в Нью-Йорке -- Теперь же все слишком четко чтобы начаться драке, теперь джаз, все это место просто ревет, все красивые девчонки тут, одна безумная брюнетка возле бара пьяная со своими мальчишками -- Одна странная цыпочка которую я откуда-то помню, в простой юбке с карманами, засунула в них руки, короткая стрижка, ссутулившись, разговаривает со всеми -- Взад-вперед по лестнице ходят и ходят -- Бармены регулярная бригада Джека, а совершенно райский барабанщик который поглядывает в небо голубыми глазами, с бородой, воет аж пивные пробки от бутылок отскакивают и наяривает по кассовому аппарату и все происходит в этом бите -- Это битовое поколение, оно b'eat (5), ему нужно поддерживать этот бит, бит сердца, оно бито и кинуто в мире и как стародавне подло и как в древних цивилизациях рабы на галерах гребут под бит и слуги вертят гончарный круг под бит -- Вот лица! Ни одно не сравнится с лицом Джека Мингера который сейчас стоит на эстраде с цветным трубачом который дико передувает его напрочь и Диззи но лицо Джека обращено над всеми головами и дымом -- У него такое лицо какое похоже на всех кого знал и видел на улице в своем поколении, милое лицо -- Трудно описать -- печальные глаза, жестокие губы, блеск ожиданья, покачивается в такт биту, высокий величественный -- ждет перед аптекой -- Лицо как у Хака в Нью-Йорке (Хак которого вы увидите на Таймс-Сквер, сонного и настороженного, сладко-печального, темного, битого, только что из тюряги, мученика, истерзанного тротуарами, изголодавшегося по сексу и товариществу, открытого чему угодно, готового знакомить с новыми мирами пожав плечами) -Здоровому цветному тенору с большим тоном хотелось бы выдуть Сонни Ститтса начисто из таверн Канзас-Сити, ясные, тяжелые, несколько скучные и немузыкальные идеи которые однако никогда не оставляют музыки, всегда там, вдалеке, гармония слишком сложная для разношерстной бичарни (понимания музыки) собравшейся здесь -- но музыканты-то слышат -- Барабанщик сенсационный 12-летний негритенок которому не позволено пить но играть он может, неимоверно, маленькое изящное дитё Майлза Дэйвиса, как первые поклонники Фэтса Наварро которых бывало видали в Испанском Гарлеме, хеповые, маленькие -- он громыхает за барабанами с таким битом который негр-знаток в берете стоящий поблизости характеризует мне как "баснословный бит" -- За пианино Блондинчик Билл, сгодится для завода любой команды -- Джек Мингер дует на всех и над собственной головой вместе с этими ангелами из Филлмора, я по нему подрубаюсь -- Это клево -

Я просто стою в наружном зале под стенкой, не надо никакого пива, вместе с группками входяще-выходящих слушателей, со Сливом, и вот возвращается Чак Берман (а он цветной пацан с Вест-Индских островов который ворвался ко мне на вечеринку полгода назад в обсаде вместе с Коди и всей кодлой а у меня была на вертаке пластинка Чета Бейкера и мы отплясывали друг напротив друга по всей комнате, грандиозно, совершенная грация его танца, нечаянная, как нечаянно отплясывает Джо Луис) -- Теперь он заходит так же пританцовывая, радостный -Все смотрят везде, это джазовая точка и безумная забава битового поколения, ты кого-нибудь замечаешь: "Хай," потом отворачиваешься еще куда-нибудь, к чему-то кому-то другому, это все безумно, потом снова смотришь обратно, отводишь взгляд, озираешься, все приходит к тебе отовсюду в звуке джаза -- "Хай" -"Хэй" -

Бац, маленький барабанщик пускается в соло, простирая свои молодые руки над всеми своими кастрюлями и чайниками и тарелками и ножной педалью БУММ в фантастическом взрыве звука -- 12 лет всего -- что же будет дальше?

Мы со Сливом стоим припрыгивая в такт биту и в конце концов девчонка в юбке подходит к нам поговорить, это Гиа Валенсия, дочь безумного испанского мудреца-антрополога который жил с индейцами Помо и Пит-Ривер в КалиФорнии, знаменитый старик, я его читал и почитал каких-то три года назад пока работал на железной дороге из Сан-Луис-Обиспо -- "Жук, верни мне мою тень!!" вопил он на записанной пленке незадолго до смерти, показывал как индейцы делали это в ручейках предыстории Старой Калифорнии до всяких Сан-Франов и Кларков Гейблов и Элов Джонсонов и Розы Мудрой Лазури и джаза смешанных поколений -- Там снаружи все это солнце и тень настолько те же самые насколъко и древнее дрезинное время, только индейцев уже нет, и старика Валенсии уже нет, и осталась только его обаятельная эрудированная дочь с руками в карманах которая врубается в джаз -- Гиа к тому же разговаривает со всеми привлекательными мужчинами, черными и белыми, они ей все нравятся -- Мне она неожиданно говорит: "Ты разве не собираешься звонить Ирвину Гардену?"

"Конечно я в город приехал только что!"

"Ты ведь Джек Дулуоз правда?"

"Ага, а ты -- "

"Гиа"

"Ах латинское имя"

"О ты страшный человек," серьезно говорит она, внезапно имея в виду мой непроницаемый с моей стороны способ разговаривать с женщиной, мой неистовый взгляд, мои брови, мое крупное резко очерченное и все же сумасшедшее сияющеглазое костистое лицо -- Она в самом деле имеет это в виду -- Я это чувствую -- Часто сам себя пугаю в зеркале -- Но какой-нибудь нежной лапочке заглянуть в мое зеркало всех-скорбей-сами-знаете... гораздо хуже!

Она разговаривает со Сливом, тот ее не пугает, он благожелателен и печален и серьезен и она стоит с нами а я наблюдаю за ней, худенькое тельце лишь слабо женственное и низкий тембр ее голоса, очарование, истинно элегантно по-старосветски как она держится, совершенно ни к месту в Погребке -- Следует быть на коктейле у Катрин Портер -- следует обмениваться дуэтами разговоров об искусстве в Венеции и Фьоренце с Трумэном Капоте, Гором Видалом и Комптон-Бёрнеттом -- следует быть в романах Готорна -- Мне она по-настоящему нравится, я чувствую ее обаяние, подхожу и мы еще немного разговариваем -

Попеременно бац бац джаз с грохотом врывается ко мне в сознание и я забываю все и просто закрываю глаза и слушаю идеи -- Мне очень хочется завопить "Сыграйте Что Я За Дурень!" это будет великолепной мелодией -- Но они сейчас в каком-то другом джеме -- как бы там им ни было, даунбит, пианный аккорд, наглухо -

"Как мне позвонить Ирвину?" спрашиваю я ее -- Потом вспоминаю что у меня есть телефон Рафаэля (от милой Сони в книжной лавке) и я проскальзываю в будку со своей монеткой и набираю, типичные дела джазовой точки, как тот раз когда я залез в будку в Бёрдлэнде в Нью-Йорке и в относительной тишине вдруг услышал Стэна Гетца, который заперся в туалете поблизости, тихонько дуя в свой саксофон а впереди в зале музыка группы Ленни Тристано, когда я осознал что он может все -- (Никаких Уорнов Маршей мне никаких! говорила его музыка) -- Я звоню Рафаэлю который отвечает "Да?"