Князю Михаилу Петровичу происходящее было очень не по душе. В Петре Басманове он видел молодого выскочку, к тому же разбалованного покойным царем Борисом. Очень недоверчив тот был к людям, зато уж если полюбит кого… Душу готов был отдать. Парень, конечно же, добрый вояка, вояка от Бога, да только где, в какой стране полководцев назначают только за талант да за удачу? Может быть, в библейской Иудее пастух Давид и мог начальствовать над князьями и побеждать царей, но только не на Руси. Здесь военачальники получают должности в зависимости от того, какие должности имели их деды и отцы, и уж во вторую очередь по заслугам и воинским способностям. Так уж оно установлено предками, и не нам сей порядок менять. Князь Михаил Петрович ехал сюда из Москвы вместе с Басмановым и, хотя скакали спешно, однако же сходились на коротких привалах и ночевках, выпили вместе и по паре кубков романеи. Петр Басманов, сын и внук знаменитых опричников, показался ему несколько простоватым и нос явно задирал, но вот дураком не был, это уж точно. Отчего же сейчас ведет себя, как дурак? Ему бы проглотить обиду и выступить в роли доброго и видавшего виды советника, помогающего неопытному князю Андрею начальствовать над войском, а он… Рыдает, как скоморох, прости Господи… И неужели не понимает, что обо всем доложено будет тестю князя Андрея, всесильному теперь на Москве цареву дяде Семену Никитичу Годунову? В опалу молодчик захотел? Воеводой в Тобольск?

Князь Андрей Телятевский сильно устал, прошедшую ночь он провел в седле, глаза у него слипались, и порой ему казалось, что плачущий, словно баба, думный боярин, мужик его самого постарше, лет тридцати пяти, мерещится ему в глупом сне… Да разве сам он, князь Андрей, виноват, что женился на дочери Семена Никитича Годунова? Тесть и тогда принадлежал к царскому роду, однако кто мог предсказать, что старик окажется в такой силе? И отчего это Петька столь жалостно переживает? Мало, что ли, одарили его оба цари Годуновы? Ведь и знатнейшие московские бояре его за заставою встречали, и золотое блюдо с червонцами получил из рук самого царя Бориса, и серебряных сосудов без счета, да еще сан думного боярина, огромное поместье и аж две тысячи рублей! Мало тебе, не наелся? Дай теперь и другим повоевать да награду заслужить, нет, хотел и дальше всю честь и все пожалования себе заграбастать…

Первый воевода передового полка боярин князь Василий Васильевич Голицын презрительно выпятил нижнюю губу. Презрение его для постороннего глаза относилось к сводному братцу Петьке Басманову, с неведомой пока целью устроившему на военном совете скоморошеское представление, на самом же деле он осуждал дурость нынешних московских правителей, затеявших глупые игры с назначением темной лошадки Телятевского, когда войско вот-вот разбежится. Князь Василий Васильевич давно уже мыкался под Кромами, не раз решался на откровенные тайные разговоры с детьми боярскими из Рязани, Тулы и Ржева и знал, что они готовы хоть завтра передаться самозваному «царевичу». Сейчас же, когда в войске зреет прямое восстание, князь Василий Васильевич недобрым словом поминал мальчишку-царя и его советников, не отозвавших его с братом в Москву, и в нем накапливалась тяжелая, темная злость, которая может ведь и найти свой выход. Хоть и не Рюрикович, как князь Василий Шуйский, он ведь потомок великого князя литовского Гедемина и, случись выборы царя теперь, был бы уже в достаточном возрасте, чтобы добиваться престола. Воцарение подростка Федорки Годунова казалось родовитому князю оскорбительным, но расчистить путь для других, более достойных, мог сейчас только «царевич Димитрий», кем бы он на самом деле не был. Князь Василий Васильевич поежился. Неожиданно он испытал теплое чувство благодарности к сумасброду Петьке: тот, несомненно, решился сделать выбор и тем облегчил его для своих сводных братьев.

Князь Иван Васильевич Голицын сидел на низком ременном стульчике, опустив голову между коленями и прикрыв глаза. Докучные рыдания воеводы Басманова мешали ему вспоминать в малейших подробностях последнюю охоту с борзыми в родном поместье, когда ему удалось затравить лису. В военных делах он целиком полагался на младшего и сводного братьев и был готов поступить так, как Васька с Петькой скажут.

Боярин и воевода Иван Иванович Годунов впервые за последние пятнадцать лет испытал не гордость и удовлетворение тем, что принадлежит к Годуновым, а страх – страх, позорный для воина и мужчины, почти так же позорный, как рыдания Петрухи Басманова. Случись сейчас бунт доведенного до крайности и поступком Басманова обезглавленного войска, кто вспомнит, что он принадлежит к младшей ветви Годуновых и всего-навсего троюродный племянник покойного царя? Что женат на дочери знаменитого Никиты Романовича, зятя царя Ивана Грозного и дяди царя Феодора Ивановича, что все Романовы, братья его жены, в царствование Бориса были казнены, пострижены в монахи или сосланы?

Боярин и воевода Михаил Глебович Салтыков сидел на стульчике, выпрямив спину, сложив руки на коленях и закрыв правый глаз, чтобы дать ему отдохнуть. Левый глаз у Салтыкова выбила татарская стрела еще в молодые годы, а в последнее время он почувствовал, что хуже видит и оставшимся правым. Не мудрено. Полгода в этих болотах, невылазно. Как и его стрельцы, он переболел здесь какой-то дрянью, которую местные крестьяне называли «мытом», мерз и промокал, промокал и мерз, рисковал каждый день жизнью – и удивлялся стойкости защитников Кром. Почему эти люди с радостью готовы головы сложить за своего «царевича» – быть может, и не беглого чернеца, однако отчаянно смелого самозванца уж точно? Он видел, что его стрельцы избыли всякую злобу к людишкам «царевича Димитрия» и прекрасно понимал, во что это может в ближайшие дни вылиться. Если и сам он присягал какому-то мальчишке, Борискиному выблядку, со страхом и недоумением, можно только представить, о чем после того смотра полночи шушукались его стрельцы. И кто прав оказался? Стрельцы ведь! Теперь главного воеводу назначает Сенька Годунов, ведавший при двоюродном брате всеми грязными и тайными делами царствования… Неожиданно мысли воеводы обратились к его второй, молодой жене Наталье, которую он, отъезжая на службу, заточил в своем имении Райгородке возле Боровска и с которой не виделся вот уже более полугода. Чем занята сейчас в глуши дочь придворного? Заживут ли они с нею когда-нибудь дружно и весело, хоть поначалу супружеская жизнь настолько не заладилась, что ему сейчас и возвращаться в имение неохота? Может быть, не стоило и…

Тут Басманов оттолкнулся вдруг обеими руками от стола и, легко выпрямившись, явил всем свое лицо – красное, размякшее, в слезах ставшее совсем юным, мальчишеским. Выговорил натужно:

– Зовите всех полковников… и стольников… и голов стрелецких…

Тогда князь Телятевский открыл один глаз и вопросил хрипло:

– Не напрасно ли на рожон лезешь, Петр Федорович? Ну, явил ты нам свою обиду, и ладно… Зачем же еще и войско смущать? Полковники стрелецкие и атаманы молчать не станут…

– Зови, прошу ведь…

– Быть по-твоему, – и князь Андрей дважды хлопнул в ладоши.

Прибежал его оруженосец, разряженный, будто на Москве к царскому выходу в Теремном дворце готовился, и через минуту в шатре толпились уже все стольники, бывшие при войске под Кромами, и все наличные в нем начальники.

Не мешкая, Басманов возвел красные свои очи горе и запричитал, будто по покойнику:

– Отцы мои, государи! Батюшка мой, блаженной памяти Феодор Алексеевич, был вдвое больше по чину деда князя Андрея Андреевича, об отце его уж и не говорю! А царь и великий князь Борис Феодорович, вы все ведь помните, как меня пожаловал за мою службу! Что ж теперь делается? Ныне ведь Семен Годунов выдает меня в холопы зятю своему князю Андрею Телятевскому – и я не хочу жив быть, уж лучше смерть приму, чем такой позор!

Замолчал славный полководец и снова рухнул на стол. По спине его, обтянутой парчовым кафтаном, пробежали судороги. Стоявшие полукругом вокруг него и главных воевод всяких чинов начальники подождали почтительно, не промолвит ли еще чего, потом переглянувшись и легко зашумев, покинули шатер. Промедлив несколько, за ними вышел Салтыков, убежденный, что выходка Басманова отнюдь не глупа, отнюдь не отчаянно-самоубийственна: внук знаменитого изобретателя опричнины Алешки Басманова вступает в борьбу с московскими боярами, правящими от имени юного царя. Следовало ожидать важных событий и к ним подготовиться.