– Ну-ну! – отозвался инспектор. – Продолжай, умница моя!

– Значит, вещи и фотографии были украдены до того, как Алексей с Карпом вошли в комнату. Или…

– Или…?

– В доме был еще кто-то, у убийцы был сообщник? – тихо прошептала Глаша. – Непостижимо! И очень страшно!

– Почему?

– Ты не понимаешь… Много лет мы жили в нашем маленьком уютном мире. Ничего не боялись и абсолютно доверяли близким. Этот маленький мир давно устоялся, притёр нас друг к другу, научил относиться с любовью и тактичностью к чужим «тараканам» в голове… Он казался таким незыблемым, этот мирок! И вот все рушится и уходит из-под ног.

– Зачем же так трагично?

– По-иному не получается. Мы никогда не следили друг за другом, не прятали свои вещи, не запирали двери, не боялись гулять по вечерам, проходить через кладбище… О, какая же я ду-у-ура…

Глафира одной рукой шлепнула по стене, а второй так сжала плечо инспектора, что тот от неожиданности чуть не уронил шлем и простыню.

– Ты чего? Я чуть не…

– Я вспомнила! Калитка на кладбище!

– Что?

– Кто-то там был ночью…

– Глаша, ты объясни толком. Я ничего не понимаю.

– Рано утром, мы с Машей шли в мастерскую не со стороны Нижней улицы, а через Тополиную аллею. И когда проходили мимо кладбищенского забора, я увидела, что висячий замок на калитке не вставлен как положено, а замкнут вокруг завитка ограды.

– Ну и что? Не заперта и Бог с ней…

– Ты не понимаешь! Этого не может быть!

– Почему?

– Потому что этого не может быть никогда! Отец Косьма очень строго следит за тем, чтобы на территории все было заперто и посторонние не попадали куда не следует.

– Есть еще какой-нибудь вход на кладбище?

– Конечно! Со стороны Верхней улицы есть широкие ворота – центральный вход… Но до него идти почти два километра.

– У кого есть ключи от всех этих ворот-калиток?

– В том-то и дело, что ни у кого. Отец Косьма крайне неохотно доверяет их в чьи-либо руки!

– Любопытно. – пробормотал Даниил, на этом их разговор окончился, потому что они уже поднялись по лестнице в холл дома и даже подошли к двери комнаты…

Там было тихо. Исследователи подвала бесшумно появились на пороге, огляделись. Карп Палыч и отец Косьма играли в шахматы на углу стола. Маша тихо дремала, положив голову на спинку кресла. В неярком свете старых люстр ее лицо казалось осунувшимся и изможденным. Толик спал на левом боку, на правом его ухе покоилась фуражка, на его румяном лице застыло тревожное выражение…

Даниил положил свою ношу на дальний подоконник за задернутую штору и подошел к играющим:

– Отец Косьма, у меня к вам вопрос. – шепотом обратился он к попу.

– Внимательно слушаю, уважаемый! – так же шепотом ответствовал тот.

– Чем бы вы объяснили, скажем, тот факт, что калитка на кладбище со стороны Тополиной аллеи, была открыта в вечер убийства и в последующую за этим ночь?

– Я бы ничем не стал объяснять подобный факт. – поп, морща лоб, крутил в руке пешку и глядел на доску. – Потому что такого факта быть не может. В день убийства я лично запер калитку на ключ, после этого туда никто не ходил.

– Боюсь поколебать ваше душевное равновесие, отец Косьма, но калитка была открыта!

– Вы что же, мне не верите?

– Я пытаюсь найти объяснение происходящему!

Отец Косьма нервно провел рукой по боковому карману, услышал звяканье связки ключей, но успокоения ему это не принесло:

– Какое отношение может иметь кладбище при храме к отравлению Алексея?

– Пока не знаю, но…

В тишине спящего дома раздался громовой бой московских курантов! Они били неестественно часто, но от этого не менее торжественно, чем в новогоднюю ночь. Карп Палыч подпрыгнул на стуле. Марья проснулась и удивленно захлопала ресницами. Толик вскочил на ноги с закрытыми глазами, одной рукой задвинул фуражку на затылок, второй достал из кармана брюк массивный мобильный телефон.

– Участковый!

Бой курантов оборвался, вместо него в трубке громко забулькал торопливый мужской голос. Толик открыл глаза:

– И что? Когда? Пусть пишет заявление на ущерб…! Написал?!! Сколько-сколько!!? Он что, пропавшим коровам золотые пломбы во все зубы вставил? Пусть сидит в участке, сейчас буду!

– Случилось что? – спросил Гирс.

– Ерунда! Разберемся! – Толик торопливо застегивал верхнюю пуговицу рубашки и поправлял галстук. – У мужика из двадцатого дома перед грозой две коровы пропали. Так он сейчас в заявлении такой ущерб себе указал, будто у них под хвостами плазменные телевизоры вставлены…

– Жалко коров.

– Да что им будет, нехристям?! Спят себе где-нибудь под кустами, утром домой придут, начнут орать дурниной под воротами. – участковый уполномоченный, подпрыгивая, ногой искал под диваном второй ботинок. Нашел. – Ты вот что, Даня! Если тебе занадобится еще раз опечатанную комнату оглядеть – открывай, не стесняйся. Потом сам опечатай – языком полижи желтое пятно на бумажке с другой стороны, и на место прилепи. Я тебе доверяю!

– Угу. Спасибо…

Толик попал, наконец, рукой во второй рукав кителя и побежал к двери. Все двинулись за ним. На веранде у самых ступеней он обернулся и спросил у Даниила: