— Простите, что скажу это вслух, — Ульф нахмурился, — но, скорее всего, спасти всех не получится.

— Да, — кивнул Лид, — но помнить о них мы обязаны. Мне нужен доброволец, который рискнет передать послание в Витахольм.

— Среди нас только я и Кит достаточно хорошо знаем город и кочевников, — поднялся Хала. — Позволите отправиться мне?

— Нам, — поправил его друг. — Вдвоем у нас больше шансов.

— Даже не думай, — взвилась Йорунн, обернувшись к Хале. — Я не позволю тебе подставлять свою голову под удар. Помни, ты теперь глава Гилона и отвечаешь не только за себя, но и за вверенных тебе людей. А ты, — она гневно сверкнула глазами в сторону Кита, — решил, что вместе умирать не так страшно? Один раз вы оба уже выбрались из западни лишь чудом.

— Но ведь выбрались? — легко улыбнулся Кит.

— Напомнить, какой именно ценой? — Йорунн нехорошо прищурилась.

— Пустой спор, — вставил Хала. — Вам, тем кто примет сражение под стенами города, грозит не меньшая опасность. Или ты хочешь, чтобы я скрывался в этих комнатах всю жизнь, как Адой Гасти?

Йорунн от возмущения даже забыла, как дышать.

— У нас есть еще люди из Витахольма.

— Их слово не будет столь весомым, — тихо заметил Лонхат. — Халу знают и у нас, и у кочевников. Если кому и поверят, то ему.

— Безумие какое-то, — Йорунн переводила взгляд с одного собеседника на другого, но все молчали.

— Не стоит так во мне сомневаться, госпожа. Меня не так-то просто убить, — Хала выпрямился в полный рост. — К тому же, если я смогу найти верные слова, то этот риск будет оправдан стократно. И не оскорбляйте меня и Кита своим недоверием. Мы не заслужили подобного.

Минуту они стояли друг напротив друга, меряясь взглядами. Наконец, Йорунн процедила сквозь зубы:

— Поклянитесь мне оба, что сделаете все возможное и невозможное, чтобы вернуться живыми.

— Клянусь, — Хала не стал спорить.

— Клянусь, — подтвердил Кит.

Лид коротко кивнул, принимая их решение.

— Спасибо. Я ценю вашу преданность больше, чем это можно передать словами, — он мягко коснулся плеча Йорунн, — не поддавайся страхам, сестра. Уверен, они выполнят свое обещание.

Едва успела осесть пыль за спиной гонца, как чутье Талгата недовольно заворочалось. Сквозь монотонный гул сотни переживаний и тревог всплыла одна единственная мысль: не успеет. Почему и отчего родилась это понимание, хан не мог объяснить самому себе. Надежда на поддержку императора таяла с каждым днем, войскам не добраться сюда, разве что осада города затянется. Впрочем, хан уже давно понял, чудеса создаются упорным трудом и точным расчетом, а не везением и пустыми мечтами. И сдерживался изо всех сил, чтобы не сорвать накопившийся гнев на окружающих.

Вспыльчивость повелителя степей в последние годы доставляла кочевникам много тревог. Ослепительный, головокружительный успех, которого хан сумел добиться четыре года назад стал забываться, стираться под тяжестью и неумолимостью ежедневных проблем и забот.

Да, новообретенные земли были богаты и плодородны, а захваченные в Витахольме ценности позволили вознаградить за верность всех приближенных. Однако успех оказался недолговечным, понимание всей глубины пропасти, что отделяла кочевников от окружающего мира, пришло неумолимо, будто осенние ветра. Великий Хан и его люди стали злейшим врагом для хольдингов, жителей побережья, народа лесов.

К тому же для Талгата закрылись южные проходы через степь — их охраняли тщательно, что ни один торговый караван за четыре года не достиг Витахольма. Оставалось надеяться на поддержку империи, но этого было непростительно мало для того, чтобы переломить ситуацию в пользу Великого Хана.

В рядах кочевников ширилось недовольство. Хан понимал, что если в этом году он не сможет взять Гилон или хотя бы Танасис, то к будущей весне вопрос о смене власти будет решен. Талгат действовал на опережение: по его приказу зимой казнили нескольких наиболее вероятных зачинщиков бунта, среди которых был единственный родственник и возможный наследник: двоюродный племянник хана. Жестокая казнь ненадолго остудила горячие головы, никто не хотел узнать, каково это — быть разорванным на части.

Однако возвращение девчонки из рода Хольда заставило хана встревожиться по-настоящему. Если то, что Йорунн все еще живет в подлунном мире, Талгат с болью был готов принять, то вот наличие у выскочки таких необъяснимых способностей пугало не на шутку. Впервые за свою жизнь хан усомнился в том, что понимает устройство этого мира. Животный страх сковал сознание воина, выбил опору из-под ног. В голове крутились слова, брошенные когда-то в гневе правителем сумеречных земель: “Я пришел сюда за тем, что нужно мне”. О да, кто еще смог бы дать девчонке такие силы, если не маг Тьмы?

Срок, поставленный Йорунн, истекал, а он так и не принял для себя решения, как следует поступить. Раны, нанесенные стрелами, заживали на удивление хорошо, однако ходить было больно. Лекарь обещал, что еще немного — и Талгат вновь сможет ездить верхом. Глупец! Этот сухонький человек, от которого пахло сотней трав разом, не понимал, что в случае нужды настоящий воин и предводитель будет сражаться хоть со стрелой в груди. И все же, хан опасался, что схватка с человеком, владеющим магией, закончится для него поражением.