– Еще того чище... Ну... держись тогда. А самки они это дело любят - рожать. Так что гляди, скоро, может, и повторится.

– Ну уж нет!
– уверенно возразил я.

– А наши-то всё революцией заняты, - продолжал кот.
– Ни до чего им теперь... Куниц, кстати, как я считаю, надо душить. Ты подними этот вопрос в руководстве. Коты, между прочим, твое повытье, и тебя же по голове не погладят, если у нас из-за куниц что-то начнется - "Pussy riot", как это красиво говорится.
– Кот как-то уж очень важно пошевелил усами.

– В общем, пока!
– панибратски закончил он.
– Увидимся.

Я попрощался.

Уже совсем свечерело. Я прилег, не раздеваясь, и долго раздумывал о Каме, о крошке Ру, о моих подопечных котах, оказавшихся, если судить по Мурзику, вовсе не таким мягким в обработке материалом, как это представлялось мне поначалу. Мое отцовство как-то еще не вполне мной осознавалось, и от этого мне почему-то было немного стыдно. Я лежал, думал, задремывал и снова просыпался, затем вдруг решительно поднялся и вышел на крыльцо, приятно освещенное луной. В воздухе стоял гул. Приглядевшись в потемках, я понял, что это жужжат пчелы - не старые, мелкие, которые с приходом темноты уютно сидят себе в ульях, а новые, с пол-ладони размером. Пчелы носились туда и сюда как подорванные, как маленькие бомбовозы.

– Новая напасть...
– пробормотал я.
– Теперь вся надежда на Фаддея.

И мне вдруг вспомнилась старинная песня.

"На душе и легко, и тревожно, - забубнил я себе под нос.
– Мы достигли чудесной поры..." - Я даже хмыкнул, осознав всю неуместность такой трактовки текущих событий. "Невозможное стало возможным, - крутилась дальше в голове знакомая мелодия.
– Нам открылись иные миры..."

– А вот это точно!
– снова проговорил я почти в слух. Причем именно что "открылись". Никто их, надо заметить, не открывал, даже и мысли такой не было. Они открылись сами, непрошенно: сначала впадины, потом сомы, а потом всё вообще понеслось как в кошмаре: куницы, пришельцы с тарелками и всё прочее...

Надо что-то делать, опять подумалось мне. И я, ободренный своей решимостью, вернулся к кровати, тщательно завернулся в одеяло и вскоре уснул крепким освежающим сном.

Конец первой части