— А вы вживую слышали, как кикимора орет?

— Гастон, обижаете! Я ж рассказывал…

— Да-да, история с дирижаблем. Я это к чему: кикимору… ну… ее тяжело грохнуть?

— Тут такое дело, Гастон… — Фигаро вздохнул, — Кикимору вполне можно ухайдокать железными пулями, огнем и заговорами. Это не Демон-Сублиматор, тут не нужен магистр обормага, вполне хватит толпы дюжих мужиков. Но ключевое слово — “толпы”. Кикиморы не бессмертны, но они крайне сильные и ловкие. И кровь у них едкая, так что близко эту тварь лучше не подпускать.

…во тьме вокруг что-то шуршало, хлопало невидимыми крыльями, глухо ворчало и стонало. От всех этих звуков веяло какой-то первобытной жутью; следователь внезапно понял, какие эмоции испытывали его далекие предки, сидя у огня в пещере и вслушиваясь во мрак снаружи.

Пришлось выпить еще по кружечке — для храбрости и сугреву (порывы влажного холодного ветерка все чаще прилетали со стороны близкого болота). Подбросили дров и принялись гадать, от чего какой звук происходит.

— …а вот это болотные огоньки! Вот зуб даю — они самые! Слышите — трещит? Как вы думаете, Фигаро — от нас далеко?

— Далеко, далеко. Да и времени уже почти полночь, они только вечером нападают.

— …а вот — слышите? И вот снова? Такое слабое “тюньк-тюньк!”

— Так это цверги. Что-то строят под землей.

— А что они там строят?

— Хрен его знает. Цверги маленькие и неопасные, поэтому ими мало кто интересуется. Если какой демонолог из Академии диссертацию писать берется, он что — про домовых писать будет? Или про банников? Не-е-е-ет, ему подавай ифрита заморского, Демона-Сублиматора или Нелинейную Гидру. Такое, чтобы все аж ахнули, и подумали: “вот это колдун! Скала! Такой одним пальцем…” И чтобы сразу награду, звание и грамоту какую-нибудь на стену. С другой стороны, оно и понятно: Другие, особенно сильные и агрессивные, это тебе не медведи-шатуны, от них нужно в запасе целый арсенал средств держать — и защитных и атакующих. А ежели Другой не вредит, то и никому он, получается, особо и не нужен. Зато в народных преданиях про всех этих сублиматоров с гидрами историй — пшик. Зато куча рассказов про мелкий народец: там цверги солдату-инвалиду новую ногу выковали — краше прежней, там бедняка озолотили, а ещё где-то кого-то чуть ли не воскресили. И строят они, по преданиям, огромные подземные города-тоннели — отсюда и аж до других миров… Но кто б там этим занимался.

— …слышали? Слышали? Вот, вот, опять!

— Да успокойся, Сальдо. Слышали. Это подземники. Одни из самых безобидных Других.

— Ничего себе — безобидные. Грохочет-то так… А вы, кстати, слышали, что в войну в этих местах пропал целый королевский полк?

— Ну и горазды вы, господин алхимик, придумки чужие слушать. — Гастон засмеялся. — Не полк, а всего-только конвой. Везли они пленных немцев на Последний Полустанок, ну и заплутали где-то здесь. Да и сгинули без следа. Кто-то говорил, что немцы конвой перебили, но выйти из лесу не смогли — утопли все в болотах. А другие говорят, что до сих пор где-то тут живут — схоронились, значит, и даже не знают, что война закончилась. Ну а кое-кто говорит, что… Впрочем, не к ночи…

— Так, господа хорошие, давайте по последней — и в палатки. Завтра через болото переть, а вот там нам ночевать точно не захочется.

— Ну, давайте, на сон грядущий… Эх, хороша самогонка! Лучшая, что я пробовал! А я, поверьте, перепробовал немало.

— Вот вообще спать не хочется. Какая ночь, какая ночь!..

Забросали землей костер, забрались в палатки, залезли в спальные мешки, долго кряхтели, сопели и переговаривались, но вот, наконец, уснули, и над склоном холма раздались звуки тройного храпа. Фигаро храпел как всегда басовито и уверено, как военный трубач, Гастон — тихонько и сдержано, а Сальдо длинно, с присвистом, точно сурок. Покачивались на ветру обереги и амулеты, развешанные на натянутых между палатками бечевках, мерцали в бездонной высоте яркие летние звезды.

Всю ночь было тихо, и лишь под утро, когда горизонт уже медленно серел, рядом с палатками остановилась огромная темная фигура, сотканная, казалось, из полупрозрачного дыма: две тонкие ноги, уходящие в невообразимую высь, голова-купол на которой ярко мерцали две желтые точки глаз и ветвистые рога, задевающие редкие облака. Лесной дух постоял, посмотрел на кострище, вытащил из него почти догоревший уголек и бесшумно двинулся дальше, по каким-то своим Другим делам.

А утром упал туман.

— …ну и туманище, Фигаро! Я руки своей не вижу!.. Аккуратнее, господин Сальдо, тут склон… Бр-р-р-р, ну и сырость!

— Ничего, двигаем, двигаем! В лесу туман пореже будет…

И действительно: между деревьями тумана было поменьше. Он жался к земле, собирался мокрыми клубками в земляных впадинах и казался просто клочьями влажного снега, невесть почему выпавшего здесь посреди лета.

Идти тоже оказалось легче, чем Фигаро думалось поначалу: под ногами немного похлюпала вода, а потом они вышли на некое подобие тропинки — широкий земляной “язык” заросший пожухлой травой.

Старые сосны вокруг были черными; фестоны мха свисавшие с их ветвей походили на нити серой высохшей паутины. Здесь жизнь жалась к земле, но уж тут, внизу, ее было в избытке: летали птицы, ползали в траве ужи и ящерицы, сонно гудели лесные пчелы. Из воды там и сям торчали зеленые островки, больше похожие на заросшие цветами зеленые кочки; в общем “болото перед зловещим замком” выглядело не так уж и жутко.

Но вся эта красота таила в себе и неприятные сюрпризы. Очень скоро солнце поднялось выше; голые деревья почти не задерживали солнечные лучи, и компания, недавно страдавшая от холода, теперь изнывала от жары. Плотные влажные пары поднимались от воды, а запах зелени и цветов так радовавший следователя теперь стал настолько удушливо-насыщенным, что хотелось зажать нос.