В этот раз все было так, как захотела Верна. Тело завернули в плотную ткань, вывезли за город на специальную, выложенную булыжником площадку и уложили на поленницу дров.

Идущие к смерти — это что-то вроде помеси жреца и могильщика. У них свои обряды и тайны, считается, что они облегчают человеческой душе переход в чертоги Света. На похороны Хиса пригласили троих. Больше можно было только для тиргов и выше. Не знаю, о чем разговаривал с Верной огромный звероподобный мужик, с черной, аж в синеву черной, бородищей. Два его напарника еле-еле доставали ему до плеча. Но после этой беседы истерический плачь у нее сменился тихими слезами. Если ей так легче — то и пусть… Я благодарна этому жрецу смерти. Не каждый смог бы найти нужные слова.

Когда пламя стало подбираться по поленнице к телу, этот мужик запел что-то вроде прощальной песни. И звучала она потрясающе красиво! Помощники пели вторым голосом и прощание с этим миром звучало необыкновенно… Оставаться до конца было нельзя — простым людям не положено смотреть, как уходит душа к Свету. Поэтому нас с Верной погрузили в телегу и увезли.

Лацита тиргус выполнил свое обещание и меня везде сопровождали шесть человек охраны. Хотя в самом замке оставалось только двое у дверей комнаты и один, когда мне нужно было куда-то сходить. Двери в комнату охраняли даже днем.

Настроение было отвратительное, мне до слез было жаль Хиса, погибшего из-за чьей-то жадности, мне было жаль растерянную Верну, которая чувствовала, что ее маленький мир рухнул…

Я сидела у окна и смотрела в мутное стекло на тьму за окном. Где-то там, внизу, еще суетились слуги, горел тусклый свет в некоторых окнах соседних башен, Верна, выпившая какой-то успокоительный отвар, приготовленный для нее Фетой, уже уснула.

— Иди, рава Лейна, иди… Присмотрю я за девочкой. Да и мне веселее будет, всё не одна буду целыми днями. А к ней я присмотрюсь, да, может и начну учить ее? Как думаешь?

— Фета, это уж как она сама захочет.

— Ну, ступай, рава Лейна. Завтра будет день, завтра и будем думать. Вечерние мысли часто не верные…

И я ушла и теперь тосковала у окна… На душе было гадостно, мучали дурацкие мысли… Если бы я вернулась домой сразу… Если бы додумалась послать кого-то проверить дом… Если бы я вообще не вставала на эту чертову ледяную дорожку! Слезы текли по лицу сами собой и вытирать их было бессмысленно…

Стук в дверь был очень аккуратный, но, сразу после этого дверь распахнулась и Сейд, держа в руке подсвечник с тремя свечами шагнул в комнату:

— Рава Лейна, тебе тут одной не надоело? Пошли, я тебе покажу одну… Ты плачешь? Что… Что у тебя болит?!

Я торопливо вытирала слезы прямо рукавом, но они упрямо продолжали набегать, я отвернулась. Не хочу, чтобы он видел моё распухшее лицо…

Сейд поставил подсвечник на стол и, как-то очень ловко, за плечо, подтянул меня к себе, одновременно развернув лицом. Я уткнулась в его рубаху и заскулила, так худо было на душе. Большие теплые руки гладили меня по волосам и спине, такой знакомый и надежный голос шептал прямо в ухо:

— Девочка моя, милая моя, ну что ты… Все пройдет, Лейна, не плачь, солнышко, не плачь светлая моя…

Трудно сказать, кто из нас первый потянулся за поцелуем, но вот свечи потушил точно Сейд. Он просто сбросил их со стола взмахом руки…

Проснулась я с рассветом, но его уже не было в кровати. Лежала, улыбалась, вспоминала сильные и властные руки… Какими же нежными они могут быть!

Жалела ли я о том, что было? Да с какого перепугу?! Я, молодая и здоровая женщина, уже почти два года живу одна… давно пора было завести мужчину, хоть бы и для здоровья. Врать себе я не буду, Сейд мне очень нравится. И своей незашоренностью, и умом, и внешностью. Плохо только, что он сын тиргуса.

Что такое политические браки я знала. А любовницей у женатого мужика я точно не стану. Так что и времени нам судьба отпустила только до его помолвки…

Слегка вздохнув о несбыточном я встала, накинула халат, кликнула горничную и попросила принести теплой воды. В ожидании, пока принесут, присела к столу.

И там, среди валяющихся свечей, новых цер и нескольких листов пергамента с рецептами травяных настоев я увидела кольцо. То самое, золотое, с алым кабошоном, что всегда было на руке Сейда. И я совершенно не знала, что об этом думать. Это что? Вряд ли здесь делают предложение руки и сердца так, как у нас. Это подарок? Или, это — плата за ночь?! Может, он считает, что… А черт его знает, что он считает… В голове такая каша, что, кажется, я просто разучилась думать логически…

Принесли воду, я встала в деревянную лохань и Шалина начала поливать меня теплой водой. Я терла себя грубой мыльной тканью с каким-то раздражением и никак не могла собраться с мыслями…

— Шалина, скажи, а как у вас женятся?

— Ой, хорошо женятся! Обязательно пир! И всякое вкусное! И платье шьют новое для невесты!

— Так, ты по порядку рассказывай.

— Ежели молодые совсем — то родители могут договорится. А ежели жених самостоятельный, то он и сам к родичам невесты идет и сговариваются. Ну, про приданное, да где жить будут, да чем кормиться семья будет. Много чего обсуждают! Потом идут к квартальному, у него такая книга есть, он туда записывает всех. Потом приносят молодую курицу в жертву, чтобы плодоносила жена и богатая жизнь была. Тут надо жреца Света приглашать. А потом уже пир, а потом муж жену к себе забирает жить навсегда! Ну, конечно, у знатных труднее все. Но — похоже.