Вот и в тот день я сидела на газете на холодных ступеньках рядом с грустной мамой, крутила баночку с таблетками в руках и в очередной раз спросила ее об этом. Она как всегда только вздохнула в ответ и обняла меня. Мы часто практиковали подобное сидение на лестнице по несколько часов ночью, пока отец не заснет сладким безмятежным сном. Когда он засыпал, мы вставали и тихонечко пробирались в свою комнату, подпирали дверь, чем могли (ручек и замков, конечно, не было, потому что он снимал их, ломал и выкручивал, да и двери в нормальном состоянии долго не задерживались в нашей квартире) и ложились, в надежде, что он не проснется, и мы поспим хотя бы оставшиеся перед работой/школой несколько часов.

Один раз он особенно долго истерил, бегал по квартире со своими любимыми раскладными ножами и кричал что-то не совсем внятное. В тот день нам, конечно, снова пришлось уйти из дома. А точнее убежать. Была зима, а мы не взяли с собой верхнюю одежду, потому что не успели. На лестничной площадке было очень холодно, т.к. окно там не закрывалось и мы стояли подальше от него, на тот момент уже несколько часов, мама плакала, а я гладила ее по руке и просто пыталась как-то абстрагироваться от всего, что происходит. Я часто так делала. И по сей день делаю. Наверное, привычка. Вернуться домой было нельзя, папин крик до сих пор доносился из квартиры, а мы уже порядком устали от стояния на месте, поэтому решено было прогуляться по ступенькам. Когда мы спустились на несколько этажей вниз, я заметила человека, стоявшего у окна и курившего сигарету. Это был дядя Коля. Сколько я его помню, он почему-то всегда выглядел как старичок, хотя мама говорила, что по возрасту он был даже моложе моих родителей. Седые редкие волосы, небольшая почти белая борода и сутулая спина. Он стоял, оперившись рукой на костыль, и его плечи изредка подергивались. Дядя Коля очень много пил. Часто его можно было наблюдать спящим на лавочке около подъезда. Иногда он лежал на земле, около детской площадки, потому что от принятого количества алкоголя не мог дойти до дома, а помочь ему было некому. Точнее было кому, просто никто не помогал. Дядя Коля любил детей и животных, кормил кошек, которые жили у нашего дома, а соседским ребятам, порой, раздавал конфеты. Я не знаю, почему он так сильно пил, но не думаю, что от хорошей жизни. Он жил со своей женой и двумя детьми в одной квартире, но они всегда вели себя с ним, как чужие. Он общался с моим отцом и еще парочкой алкашей нашего подъезда, но как-то очень заметно при этом выделялся на их фоне. Дядя Коля всегда казался мне хорошим человеком. Наверное, это чувствуется на каком-то ментальном уровне. Есть люди, которые отталкивают, а есть те, к которым тянешься.

В тот день, когда мы несколько часов простояли на лестнице, а потом гуляли по ступенькам и встретили его, дядя Коля приютил нас, накормил, успокоил маму и, отправив меня спать, еще долго о чем-то беседовал с ней на кухне. Еще я помню, как он посмотрел на меня в тот день, сказал, что я искренний человек и попросил попытаться не потерять это. Возможно, на тот момент, я не совсем понимала, что именно. После того случая мы только здоровались при встрече и моя мама иногда носила ему суп, когда он болел. Потом его семья запретила ей появляться у них в квартире.

Где-то неделю назад мы с моей подругой прогуливались около моего дома, весело болтали о чем-то своем и шутили, как вдруг я обернулась и увидела, как из подъезда что-то выносят. Мы были на какой-то своей волне, и я непринужденно пошутила, что это «что-то» похоже на труп.

Спустя секунду, я заметила машину санитарной службы, стоявшую неподалеку.

Это действительно был труп.

В тот день умер дядя Коля.

22 июля 2016

«Пусть в ней вечно таится искомая мною сила…»2

К боли начинаешь относиться по-другому после моментов, когда приходится пропустить ее через себя, смириться с ней и принять как что-то должное. И к жизни без этой самой боли тоже.

Какое-то время у меня были диафрагмальные приступы из-за одной не очень приятной болезни. Объяснить эту боль довольно сложно. Просто попробуйте представить, что вам прямо в солнечное сплетение вогнали, к примеру, осиновый кол с торчащими из него ржавыми острыми гвоздями, которые, к тому же, были пропитаны чем-то явно ядовитым. Кол прошел насквозь, оставив внутри N-ное количество заноз, которые кровоточат и щиплют, и глубоко порезав своими гвоздями кожу и плоть. От любого движения он шевелиться внутри, нанося все новые повреждения, и вы не знаете, когда этот кол можно будет вытащить, когда прекратится эта боль и прекратиться ли совсем, и вынуждены какое-то время существовать со всем этим внутри.

От острой и пронизывающей боли, которая сопровождается волнами коротких спазмов, гнет впополам, от чего становится вдвойне больнее. Нет таблетки, которая могла бы избавить от этого, и даже если поехать с этим колом в больницу, боль никуда не денется. Единственным вариантом является введение в бессознательное состояние, но всякий раз при таких приступах, делать это невозможно. Даже врачи говорят, что когда приступ уже наступил, единственное, что нужно – это время.

С этим дурацким деревянным колом ты не можешь ни сидеть, ни лежать, ни стоять спокойно, а потому просто ходишь взад и вперед, будто мечешься, как загнанный в клетку зверь. Все это естественно происходит в жуткой панике, такой, что прошибает на холодный пот. Прошибает, потому что очень страшно. В голове одна за одной возникают мысли и картинки, которые ты не в силах разобрать и нормально сформулировать, потому что боль перебивает все, делая сознания спутанным и мутным. От страха и паники, естественно, становится только хуже, твое состояние усугубляется, ты начинаешь врезаться в стены и натыкаться на углы и предметы, находящиеся рядом. Боли от ушибов ты, конечно же, не чувствуешь, ее перекрывает та, что сильнее. Ты продолжаешь метаться и, тщетно пытаясь понять, что же тебе делать, начинаешь отвлекать себя, напевая что-то или вспоминая какие-то хорошие моменты из жизни. Но ничего не помогает и спустя час или полтора такого вот маленького ада, который по ощущениям длится куда дольше, ты, наконец, начинаешь немного успокаиваться и отгонять от себя страх.

Отбросив панику, ты принимаешь тот факт, что тебе больно, что придется это вытерпеть, и, успокоившись, можешь прочувствовать эту боль настолько, что уже разбираешь и осознаешь, где и как у тебя болит, на что похожа эта боль и в какие части тела отдает после очередного спазма. Затем приходит осознание, что эта боль, оказывается, не так страшна. Начинаешь думать не только о ней, начинаешь осознавать происходящее. И как только ты принимаешь ее, действительно становится легче. Она не уходит, нет, но ты воспринимаешь эту боль совершенно по-другому и как будто учишься жить с ней, признав, что это часть тебя.

На самом деле, все это действительно трудно объяснить, но в итоге страх перед болью оказывается гораздо хуже, чем эта самая боль. И когда ты это полностью (или почти полностью) осознаешь, то жить становится чуть легче. Ты начинаешь на многое смотреть по-другому. В первую очередь, на сдачу крови, всякие прививки, на ушибы или порезы. С душевной, конечно, все куда сложнее, но суть примерно та же. Кроме всего прочего, когда ты на своей шкуре прочувствуешь, что значит жить с болью, начинаешь больше ценить тот факт, что ты молод, и понимаешь, какое это счастье – жить без каких-то вечно ноющих болячек. По крайней мере, в физическом плане.