Министр отправился в роскошной золотой карете, с множеством слуг. На некотором расстоянии от лагеря оборванцев была раскинута величественная золотая палатка. Министр послал гонца к царевичу, сам же не стал себя утруждать. Он остался вне лагеря: войти туда было ниже его достоинства. Нищий лагерь – немыслимо было войти в эту грязную дыру, в которой жил царевич и эти падшие люди. Министр пытался найти контакт с царевичем, но общение было невозможно: расстояние уж слишком велико. Так ничего у него не получилось, и он вернулся обратно.

Тогда послали другого министра, более мужественного. Он был отважен, он понял причину неудачи первого посланца: первый министр не мог общаться. И он поступил по-другому: он отправился одетый, как простолюдин, и без всяких слуг. Он просто понял – и смешался с этой компанией. Он стал у них своим. И постепенно, мало-помалу, ему самому полюбилась их свобода. Во дворце было, как в тюрьме: никакой свободы. А здесь каждый был абсолютно свободен. Никто никому не мешал, каждый был предоставлен сам себе.

Второй министр тоже не выполнил поручения: он сам больше не вернулся во дворец дать отчёт царю.

Царь очень обеспокоился. Казалось, ничего нельзя было сделать. Тогда он обратился с просьбой к третьему министру, не только мужественному, но и мудрому. Это была последняя попытка.

Третий министр подумал и согласился, но с условием: он попросил трёхмесячный отпуск, чтобы подготовиться. Только тогда, мол, не раньше, он сможет отправиться в путь. Царь спросил его:

– Скажи, к чему ты собираешься готовиться?

– К тому, чтобы помнить себя, – ответил третий министр.

И ему был дан трёхмесячный отпуск. Он отправился к Мастеру, чтобы достигнуть большей полноты сознания. Вести себя так, как первый министр, было абсолютно бессмысленно: общение было невозможно. Второй поступил лучше, но тоже потерпел неудачу: не сумел помнить себя. Поэтому он сказал Мастеру:

– Помоги мне, чтобы я мог помнить себя и помнить, что я пришёл из дворца, чтобы выполнить очень важное поручение.

Три месяца прошли в обучении. Затем третий министр отправился. Он повёл себя так же, как второй. Оделся простолюдином и отправился к ним пьяницей. Но он только сделал вид: на самом деле он не был пьяницей. И он жил со всей этой честной компанией, делая вид, что он пьяница, делая вид, что он картёжник, и даже делая вид, что влюбился в проститутку. Но всё это была видимость – на самом же деле он действовал. И постоянно, как подводное течение, он спрашивал себя: «Кто я? Зачем я пришёл сюда? Для чего?» Он наблюдал себя. Он был наблюдатель. И добился, чего хотел: он вернул царю сына.

Как-то раз Баал Шем Тов решил удалиться для вечерней молитвы. Один его ученик, увидев такое, воскликнул:

– Рабби, но ведь уже поздно!

– Разве ты станешь указывать ребенку, – ответил Баал Шем, – когда именно он должен говорить со своим отцом?

Человек с маленьким ребёнком шел по улице. Ребёнок горько плакал навзрыд. Отец не обращал никакого внимания на плач ребенка. Все прохожие оглядывались на подобную картину и думали: «Какой жестокий человек! Как он может спокойно слушать плач своего ребёнка и не обращать внимания на него». В конце концов, один из прохожих не выдержал и сказал:

– Где же твоё милосердие? Где же твое сердце? Ты что, не слышишь плача своего ребенка?

– А что же мне делать, уважаемый, – ответил отец ребенка, – если мой любимый сын, которого я берегу как зеницу ока, просит у меня булавку, чтобы почесать себе глаз. Разве из-за того, что я не выполняю его просьбу, меня можно назвать жестоким? Ведь если я сжалюсь над ним и дам ему булавку, он выколет себе глаза и станет слепым.

Как-то раз раввин Иаков Иосиф сидел за книгой в одной корчме. Вдруг вошел какой-то человек и стал беседовать с ним.

– Откуда ты? – спросил незнакомец.

– Я из Царьгорода, – отвечал раввин.

– А на что ты живешь?

– Я раввин в своем городе.

– А что ты делаешь еще? – не унимался незнакомец. – Достаточно ли у тебя средств, или тебе постоянно приходиться затягивать потуже пояс?

Раввин не хотел более продолжать этот, как ему казалось, пустой разговор.

– Ты отвлекаешь меня от занятий, – сказал он сердито.

– Если ты раздражаешься, – проговорил незнакомец, – то мешаешь Богу устраивать твои дела.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – проговорил рав.

– Каждый, – произнес незнакомец, – устраивает свои дела на том месте, на которое его поставил Бог. Но ты, не желающий ни с кем разговаривать, ты, желающий только учиться, урезаешь свою возможность жить в Боге.

Однажды стояли музыканты и играли на своих инструментах, сопровождая игру пением. Под их музыку, в такт со звуками и аккордами, танцевала, маршировала и двигалась масса людей.