– Я извиниться хочу, Алис. Я не хотел тебя обижать, не хотел и не должен был. Но всё уже случилось. Вернуть я ничего не могу, не могу исправить. Могу признать, что я был не прав. Прости меня.

Алиса недоверчиво прищурилась. Стояла, скрестив руки на груди. Пожала плечами, смущённо улыбнулась и ответила:

– Прощаю, только больше не кричи на меня, никогда на меня так не кричи. Ты на психа похож, когда бесконтрольно орёшь. А ты не такой. Я точно знаю.

– А какой я? – хмыкнул Вадим, пытаясь кое-как выдавить из себя хоть подобие улыбки.

– Настоящий, – Алиса осторожно провела пальцами по его плечу и спустилась вниз по руке к ладони.

– Только не молчи больше. Ладно?! – скупо улыбнулся Вадим.

– Ладно, – короткое согласие от Алисы к Вадиму прилетело, теплое и нежное.

Он руку Алисы крепко сжал в своей, двинулся вперед, она следом, не отставала. Своей наивностью снова заражала, возрождала тонкую связь, чуть напуганную нетерпением Вадима. Он не возражал, заражался.

– Ну, ты даёшь, Вадим! – хмыкнул Артём, шедший позади сестры. – Я помогаю. Бла-бла. Всё такое. И только

– Замолчи, – отрывисто отмахнулся Вадим, а Алиса легко просияла теплой улыбкой ему в плечо.

– Я так и понял, – покачал головой Артём. – Другого ответа от тебя, Вадим, не ожидал.

Снова этажи, подъезд, дверь. Несколько метров сквозь тоскливый двор, и дальше по склизким улицам города, сквозь колкий дождь и назойливый пронизывающий ветер, на набережную, на тоже место, откуда начали. Шли молча, вот уже и знакомый пешеходный мост позади остался. Дождь усиливался. Быстро стемнело и похолодало. Оставалось дождаться машину, что сейчас подъедет и увезёт их в тепло.

Под ногами хлюпали мокрые раскрошенные ступени, что напитались водой с тусклого неба. На мосту было светло. Жёлтый свет фонарей успешно отвоевал у темноты свою часть пространства над рекой. Здесь, по ту сторону набережной, торжествовал сумрак. Чёрные стволы деревьев, казались уродливыми. Остатки листвы на голых ветках тягостно шуршали в густой тишине надвигающейся беззвучной ночи. Река неспокойна была, не спалось ей, захлёбывалась она собственными волнами, набегала на набережную, всхлипывая, сочно жамкала в зарослях жухнущей прибрежной травы, заливалась темнотой на бетонный пол, пыталась зацепиться за него, задержаться ненадолго, но не выходило, и, срываясь, она сползала обратно в необъятное русло. Хитрых и река, похоже, опасалась, потому затихала.

Вадим зябко повёл плечами, напряжённо вглядываясь в темноту, где чавкало, и вслушался. Звякнуло что-то остро под мостом, хлюпнуло в высокой траве, где сегодня сам в грязь вляпался, короткий лязг порезал сумерки, а у бетонной стены, где в густом сумраке притаились козлы, мелькнула тень.

Вадим круто остановился, но Артём, шедший сзади, этого не заметил, случайно толкнул его в спину и, тут же неумело замахав руками, жёстко спихнул Вадима с лестницы. А он, неуклюже корчась, проехал далеко вниз и с шумом обрушил вниз часть старых ступеней.

Справа снова юркнула тень, и блеснуло что-то. И Вадим уже точно знал что – зеркало. Там, чуть дальше куча ненужности из старых оставленных в забвении зеркал.

– На мост, быстро! – крикнул Вадим Артёму, обернулся и громче добавил: – Алису уводи!

Артём, не мешкая, ухватил сестру за руку и рванул, что было сил вверх по болезненным ступеням.

Зеркала, Вадим тоже с зеркалами умеет, вот только с собой такого нет, а здесь, на набережной есть, но как к ним добраться. Сгруппировался, ловко сиганул вниз, неуклюже приземлился на бетонные плиты у реки, оступился, к земле потянуло. Рукой уперся в шершавый пол, оттолкнулся, вертко подскочил вверх и рванул вперёд, не раздумывая, не оборачиваясь, бегом.

Хитрый ход, говорите, отобьём, если что. Только вот прямо здесь и сейчас, кто здесь хитрый, на кого ход сделали, и где те, кто отобьют, когда то само «если что» уже настало? Отобьют ли?

Он пронырнул сквозь пучки травы в собственный рост, перескочил через грязь. Куча ненужности впереди, совсем рядом, а перед лицом из полумрака прочертило остриё осколка зеркала. Вадим уклонился, успел, чтоб не порезали, резко подался назад, но не устоял и ухнулся вниз.

Бетонные плиты мостовой не ласково приняли Вадима. Боль мгновенно пронзила навылет спину, прорвалась сквозь рёбра и впилась в шею. Он рывком прогнулся чуть вверх, упёрся руками в бетон, чтобы подняться, но не успел, чья-то грузная нога жёстко надавила ему на шею – другая на грудь.

Вадим встрепенулся, растерянно задёргался из стороны в сторону, исступленно потянулся к зеркалам, что рядом никчёмными валялись, пальцами всё жёстче скрёб, драно хрипя, рвался вперёд, ещё немного. Ещё! Вывернуться пытался, шею освободить, но не позволяли. Ещё тянулся, ещё. Ну, же! Ну! Дорого же плачу вам, помогите мне! Давай, давай, давай же! Нащупал-таки холодное лезвие, сгрёб его в ладонь, крепко сжал в руке и, воя сквозь зубы, размахнулся и вонзил остриём в лодыжку обидчику, грубо вдавил и тут же выдернул. Нападавший сипло заскулил, давить на горло Вадима перестал, отшатнулся в сторону, а по мостовой пошли бурые пятна.