Шрифт:
– Так точно, понимаю.
– Покажи, главное, насчет строя, перебежки, сторожевого охранения. Три дня. Ты отвечаешь.
– Слушаю, товарищ Теплов!
– Вот, товарищи, ваш учитель. Полная дисциплина должна быть.
Варя спросила недоверчиво:
– Это... слушаться его, что ли?
– Его слушаться.
– Да он какой, смотри: против женщины идет.
– Никуда он не идет. Помиритесь. Да шапки нужно достать, платки не годятся.
Василиса Петровна молча, внимательно наблюдала эту церемонию, а когда она закончилась, приняла с другой табуретки кастрюлю и пригласила:
– Садитесь, товарищи, садитесь, девушки милые. Не только им, мужчинам, выходит, с оружием ходить... Молодые вы мои, хорошие. А по-старому жить все равно лучше смерть.
Маруся слушала внимательно, разумно, потом сказала:
– Мы эту жизнь тоже попробовали. Вы не думайте, что мы такие молодые. Я с семи годков и чужие беды, и свои - все на одних плечах носила. А товарищ Колдунов думает: только он знает.
Товарищ Колдунов виновато завертел башкой:
– Я это... понимаете... не поспеешь за всем.
26
Прямо с поезда Муха и павел пришли к Семену Максимовичу. Был уже вечер. Василиса Петровна одна сидела за столом и у самой лампы дрожащей иголкой старалась вытащить занозу из пальца. Семен Максимович за печкой копошился у кровати, в чистой комнате гудели голоса. Отворилась дверь из сеней, Муха заглянул:
– Добрый вечер. Спит Семен?
Семен Максимович ответил:
– А? Вернулись? Заходи, заходи.
– Здравствуй, мамаша! Ай-ай-ай! Что ты там достаешь?
– Занозила вот.
– Ах ты беда! А вытащить некому?
Василиса Петровна улыбнулась:
– Некому. И у меня глаза старые, и у старика. Я вот тыкала, тыкала, весь палец исколола, а не вытащила.
– Ах ты, беда какая!
Муха швырнул фуражку на гвоздь.
– Давай-ка твой инструмент!
Василиса Петровна протянула Мухе иголку. Из сеней вошел Павел, Семен Максимович взял его за локоть:
– К Алексею зайдешь? Они еще не спят, все спорят.
Павел направился к дверям. Держа в одной руке больной палец Василисы Петровны, другой рукой с иголкой Муха остановил Павла:
– Стой, Павел. Ты там не очень болтай при этом... при офицере, капитан он, что ли? И для чего ты с ним возишься, Семен Максимович, вот теперь и поговорить нельзя. Подожди, вот мамаше операцию сделаю, я тебе все ратсолкую по порядку.
Павел Варавва ничего не ответил, прошел в комнату.
Семен Максимович придвинул к столу табуретку, пальцами потер висок.
– Капитан - неплохой человек, только чудак. В Красную гврадию хочет, только... давай ему пушку. В пехоту, говорит, ни за что.
Вытянув губы, насотрив глаза, Муха возился с занозой:
– Пушку ему? Я и сам не прочь бы, да пушек и в губернии нету. Там здорово прикрутили нашего брата. Прямо во все глаза смотрят.
– Что там еще в губернии?
– Да у нас.. так... ничего. Дела!
– Хорошие дела?
– Одним словом, прямо говорить - берем влась!
– Ой!
– вскрикнула Василиса Петровна.
– Прости, мамаша, это я, понимаешь, забыл про твой палец, думал штыком действую. Семен Максимович, великие дела наступают: смотри на Петроград и будь готов. А то, может, и Москва начнет. Как удобнее. Ох, и палку ты загнала, Василиса Петровна, стой, стой, держись! На! С этим делом мы победоносно закончили.
– Спасибо.
Усаживаясь на табуретке, Муха толкнул локтем Семена Максимовича:
– Так как, Семен, думаешь?
– Рассказывай, рассказывай, чего ты зубоскалишь, как будто мой Алеша или этот самый Колдунов?
– Ну, добре, расскажу. А чаю дашь?
– Дай ему, мать, горячего,а то он с дороги.
– Тащи, Василиса Петровна! Тащи борщ! С говядиной, что ли?
Василиса Петровна подняла руку к щеке, улыбнулась виновато:
– Не знали, что приедете, без говядины борщ.
Муха смеялся беззвучно, только звук "х" выходил у него длинный и веселый.
– Не ждали гостей? Ну, я и без говядины на этот раз.
– Да довольно вам, развели тут со своим борщом! Рассказывай, чего болтаешь!
Семен Максимович прикрикнул на Муху строго, Муха послушно привел себя в порядок, придвинулся к столу.
– Одним словом, Семен, последние дни идут. Но я за нас не боюсь. У нас, понимаешь, голыми руками возьмем.
– Какой ты, Муха, егозливый человек! У нас! Что у нас, я и без тебя знаю. Там что, в губернии?