А какая же она тоненькая, какая тёплая… В теле снова расползалась тягучая истома, кровь приливала к лицу, к вискам.

Они были одного с ней роста и всё время касались щеками. И его бедная щека полыхала огнём.

Лишь одно мешало полнейшему погружению в эйфорию — от Полины пахло алкоголем. Так вот примерно разило от Толика, когда он надуется пива. Эти ассоциации портили, конечно, ощущения, но не критично. Всё же тактильные рефлексы мощнее обонятельных.

K-Maro отпел, и Полина расцепила руки. Ремиру до невозможности захотелось, чтобы она снова сомкнула их у него на шее. Он бы вообще так всю ночь простоял. Но та уже спешила к выходу. И он, как привязанный, потрусил за ней.

— Проводи меня до корпуса, — попросила она.

Он кивнул и молча пошёл рядом, пожирая её глазами.

— Слушай, а ты всегда так? — нарушила она тишину.

— Как? — не понял он.

— Ну, вот так. Понравилась тебе девушка и сразу подошёл к ней?

— Нет, не всегда. Мне до тебя никто так сильно не нравился.

— Да ну? Сколько ж тебе лет?

— Шестнадцать.

— Честно? — рассмеялась она. — А я думала, тебе тринадцать, ну от силы четырнадцать. — Потом спокойно добавила: — Мне тоже, кстати, шестнадцать. Ну ладно, до завтра! Ты очень милый, Маугли…

Завтра… До него же целая ночь, ужасно бесконечная. Как вытерпеть? Как дождаться это манящее завтра?

Ночь зато выдалась весёлая. Длинный то ли перебрал, то ли обкурился, то ли всё вместе, но раз за разом бегал в уборную. Грохотал там чем-то, матерился, протяжно и громко стонал. А то лепетал: «Пацаны, помираю…». И эта свистопляска длилась до самого утра. Даже странно, что вожатый ни разу не наведался. В общем, не выспались все. Поэтому и завтрак Ремир чуть не проспал. А лучше бы проспал.

Поля прошла мимо него, как мимо пустого места. В первый момент он, конечно, опешил, затем двинул следом. Тронул её за локоть.

— Привет!

Она мазнула рассеянным взглядом.

— А… привет, Маугли, — и отвернулась. А потом к ним подсел блондин, ну или Назар, как его называл Витёк. Облапал её сразу.

— Долматов, чего встал? — ткнул его в бок вожатый. Глаза у вожатого были красные, голова всклокоченная, и дух перегарный за версту. — Иди кашу ешь.

Ремир стрельнул в него взглядом:

— Сам ешь свою кашу, — и вылетел из столовой.

Голову буквально разрывало. Ну это как, а? Почему она такая? Зачем вот это всё вчера: на талию руки мне положи… проводи меня… милый… до завтра?

Опять колотило. Опять хотелось в ледяную воду с головой.

На обед он не пошёл, остался в комнате на пару с приболевшим Длинным. Потому что невыносимо было видеть её с блондинистым пижоном. Руки бы ему оторвать!

— Назар — это имя? — спосил Ремир у Длинного, что распластался на своей кровати и едва подавал признаки жизни.

— А? Что? Назар? — отозвался слабым голосом тот. — Да не… Назаренко он. Даниил. Подай водички, а?

Ремир сунул ему бутылку с Бон Аквой.

— О, спасибо, — Длинный сделал несколько жадных глотков. — А ты что, всё из-за Польки паришься?

Ремир не ответил.

— Забей… Она с ним чуть ли ни со второго дня трахается.

— Как?

— Ну как люди трахаются? Ты откуда вообще такой? Из инкубатора?

Внутри оборвалось. Она, нежная, тёплая, с блестящими глазами и это скотское слово: трахается. Не может она! Врёт этот Длинный.

— Ты-то откуда знаешь, что она с ним…?

Договорить не смог. Язык не повернулся.

— А кто этого не знает? Ну, кроме тебя. Весь лагерь знает. Назар сам говорил. Да и она подружкам рассказывала, как там они и в каких позах по три раза в день. Говорю тебе — забей на неё. Там вообще ничего не светит. Ты это, только не психуй, а то я тебя уже боюсь.

Слова его будто точечные удары поражали в самое сердце. Словно иглы с ядом, которые не убивают, но медленно и верно травят.

Вернулся из столовой Витёк. Похлопал по спине Длинного. Тот так и лежал на животе, свесив безвольной плетью худую руку.

— Как ты? Всё не очухаешься? А зря, на обед сегодня борщ давали, пюре и жареную курицу. И медовое пирожное на десерт, — перечислял Витёк, а сам косился на Ремира.

— Да плевать, — простонал Длинный. — Вообще не говори про еду.

И тут в их комнату постучали.

— Кам ин! — гаркнул Витёк.

Дверь отворилась, и все трое опешили, потому что в их комнату заглянула Полина Горностаева.

— Привет, мальчики, — кокетливо улыбнулась она, потом нашла глазами Ремира: — Можно тебя на минутку?