Я заметил несколько шокированных взглядов, в том числе и на лице Грега. Я подозревал, что они думали, будто мы просто хотим замолчать всю историю.

– А вам, парни, я просто приношу свои извинения – и от братства, и от себя лично. Мы виноваты перед вами. Вы нам поверили, и мы не оправдали это доверие. Всё, что я могу теперь сделать – это попросить прощения и надеяться на вашу незлопамятность. Некоторые из вас сказали, что не хотят больше быть с нами. Я понимаю вас; и я делаю вот что: я прошу вас простить нас и присоединиться к нам. Сделайте нас лучше, чем мы, очевидно, есть.

– А тебе что с того? – поглядел на меня Грег. – Тебя даже не было рядом, и ты всё равно через год уйдёшь. Почему тебя это волнует?

Я кивнул.

– Это справедливый вопрос. Нет, меня здесь не было, и нет, я не останусь. Я мог бы умыть руки, сказать, что это не моя вина, и какой с меня спрос. С другой стороны – я Канцлер. Я сам пошёл на эту должность и поклялся на Библии выполнять эту чёртову работу – и теперь я копаюсь во всем этом дерьме, – я оглядел ребят в комнате. – Через три года один из вас, парни, будет Канцлером. Остальные из нас скоро уйдут и станут историей, и какие-нибудь мудаки будут сваливать уже вам на колени всякое дерьмо. Просто помните, что вы сами подписались на эту работу, и не убегайте от неё.

– Вот и всё, – закончил я. – Мы извиняемся. Мы облажались. Дайте нам второй шанс. Однажды вы будете принимать новых братьев. Учитесь у нас и станьте лучшем, чем мы, и сделайте нас лучше, присоединившись к нам сейчас! – я встал и, подойдя к каждому кандидату, пожал ему руку, поблагодарив за то, что он пришёл, и извинившись перед ним персонально. Затем я взял двух старших братьев, чьи кандидаты отказались прийти, и мы пошли искать их в общежитии. Один побеседовал со мной в своей комнате, другой отказался говорить.

В итоге четверо из шестерых вернулись к нам, включая Грега, кандидата, который озадачивал меня в холле. Один из бывших там не присоединился, и не вернулся тот, который отказался выйти ко мне. Восемь новичков были проблемой. Двенадцать – давали недурной шанс остаться в живых. Впрочем, ещё не всё закончилось, и через пару недель проблема напомнила о себе.

Было последнее собрание в доме перед Адской Неделей, и нам нужно было проголосовать за принятие двенадцати кандидатов. Обычно это было лишь проформой. Мастер Кандидатов говорит имя, и коробка движется по кругу. К этому времени ребят уже все знают, и коробка быстро наполняется. Сеньоры и старички даже не голосуют, особенно если они не собираются вернуться в следующем году. Наш главный девиз – «Вы, придурки, можете сами выбрать, с какими придурками вам жить!». Единственный старичок, который голосует в и этом случае – их старший брат, который бросает символический белый шарик.

Это собрание ничем не отличалось, и первым шло имя Грега Морриса. Его имя было объявлено, и коробка начала обходить комнату, справа, где в основном сидели второкурсники. Так она и двигалась, из рук в руки, когда уже почти в конце Джим Истон демонстративно взял её, открыл и уронил внутрь шарик. На него тут же уставились все, включая его приятелей-старичков. Джим закончил пятилетнюю магистрскую программу и не собирался возвращаться в следующем году. Он пошёл против традиций, проголосовав.

Бадди Эббитс, Мастер Кандидатов, принял коробку в конце круга и заглянул внутрь, а затем поставил её передо мной. Внутри был одинокий чёрный шар, и можно было услышать, как ахают люди за столом совета. Я жестом призвал их к тишине. Бадди стоял, бледный, как покойник. Такого никогда не случалось на нашей памяти раньше – и с кем-то из дома, ни даже с кем-то из выпускников, шатавшихся поблизости.

Я медленно повернул голову туда, где сидел, издевательски ухмыляясь мне, Истон.

– Ты правда хочешь сделать это?

– Пошёл ты, Бакмэн. Запиши голос.

– Я так полагаю, за остальных ты проголосуешь так же?

– Пошёл на хуй. Понимай как хочешь.

Я мягко кивнул и поглядел на Билли, Секретаря.

– Пиши «Голосование пройдено», – голосование могло быть пройдено или не пройдено.

– Как ты смеешь?! Ты не можешь сделать этого! Это против правил!! – немедленно заревел Истон. Несколько других старичков и Отбросов также запротестовали.

Я дождался, пока гул утихнет, и затем спросил:

– Почему ты делаешь это, Джим?

– Я делаю это за Бориса, Майка и Хаммера. Тебе не следовало вышвыривать их! Иди в жопу, Бакмэн. Живи с этим!

Я лишь покачал головой.

– Джим, не делай этого. Они были и моими друзьями. Вы с Борисом ввели меня в дом, помнишь? А мы с Майком стали «белыми медведями» после дуэли за мою невесту. Помнишь это? Не заканчивай всё вот так.

– Я закончу всё так, как сам, блять, захочу! Пошёл в жопу!

Я лишь кивнул.

– Что ж, пусть так и будет.

Я стукнул молотком.

– Мы немного изменим процедуру. Мы проголосуем за всех парней вместе. Я голосую «за». А что ты, Марк? – я повернулся к Казначею, юниору.

Он мрачно глянул, но кивнул и сказал:

– За.

Я повернулся к Ректору, также юниору, и он тоже кивнул и сказал «За».

Я повернулся к Билли, Секретарю.

– Билли?

– Это законно? – тихо спросил он меня.

– Это законно, если мы так скажем. Кто всё-таки здесь решает – ты и твои братья, или кто-то, кто предпочёл бы сжечь дотла этот дом?