Донован повернулся ко мне:

– Ты можешь поверить в это дерьмо?

Я мог ответить только одно:

– Как я могу помочь?

Донован махнул рукой Хайтауэру, и мы вместе забрались в ближайшую гондурасскую пташку. Забравшись внутрь, мы осмотрелись. Она была пугающе примитивной, хотя и любовно поддерживалась в порядке. Также было кристально ясно, что нам придётся быстро учиться прыгать сбоку самолёта. И из С-130, и из С-141 мы прыгали из заднего люка и из боковых дверей. В отличие от С-47, там есть две боковые двери, и задний люк достаточно высок, чтобы не волноваться насчёт того, что ты ударишься об него в прыжке. Обычно мы прыгали из дверей.

Ещё одним большим отличием был размер. Птичка гондурашек вмещала 16 десантников; в Герки входило 60 человек, а в Starlifter – все 100. Будучи внутри гондурасской птички, ты чувствовал себя запертым в банку с сардинами. Для сравнения – современный транспорт выглядит как гараж на 4 машины!

– Простите, сэр, – заговорил Хайтауэр, – могу я внести предложение?

– Прошу, Топ, что угодно!

– Ну, мой старик был десантником во Вторую Мировую, в «Клекочущих Орлах», и он как-то сказал мне, что настоящий фокус при прыжке с таких самолётов в том, чтобы отталкиваться от дверей двумя руками и практически нырять, чтобы не врезаться в верхнюю балку.

Донован секунду глядел на него, а затем перевёл взгляд на меня.

– Ну и радость!

Сэр, давайте возьмём кучу подушек и начнём отрабатывать прыжки с этих штук.

– Так и сделаем, Топ! – кивнул Донован.

Вернувшись наружу и спрыгнув на бетон, Донован позвал троих своих взводных лидеров и троих их сержантов.

– Вот что будет. Мы прыгнем с этих С-47. Это будет как прыжок с Герков, но с парой изменений.

Офицеры и бойцы Донована уставились на него, пока он объявлял изменения. Первый и третий взвод прыгали; второй оставался и обеспечивал поддержку. Мы прыгали налегке – никакого тяжёлого оружия, никаких мортир, миномётов, пулемётов, противотанкового или противовоздушного оружия. Полтора десятка прыгунов на каждом самолёте. Изменения коснулись даже артиллерийского элемента – т. е. меня. Нормальный элемент огневой поддержки состоит из младшего офицера, связного и минимум пары десантников для защиты. Теперь были только я – и связной. Это был один из полудесятка связных и медиков из «11 Браво», приписанных к пехоте. Мы даже урезали личную экипировку. Поскольку по плану, сразу после приземления мы должны были стрелять на дальность, нам выдали снаряды – довольно необычные. Также нам дали трёхдневный паёк. В общем и целом, это был голливудский прыжок, только с оружием и едой.

Когда мы загрузились в самолёты, я начал размышлять. У нас было четыре самолёта и пять офицеров – полковник, капитан, два командира взводов и я. Стандартная доктрина предписывала иметь по офицеру на каждый борт. Это стандартное разделение, на тот случай, чтобы при сбивании одного самолёта отряд не лишался всех офицеров. Вместо этого Донован назначил Вилкокса на первый самолёт, командира первого взвода на второй и командира третьего взвода на третий; Донован и я летели на последнем самолёте, с третьим взводом и лейтенантом второго класса Джоном Фэрфаксом. Лейтенант Фэрфакс был самым «зелёным» лидером взвода. Остальные двое были уже старшими лейтенантами и выглядели вполне компетентныи. Фэрфакс же… не слишком.

Если планировалось, что мы должны загрузиться и спрыгнуть после обеда, то теперь это выглядело маловероятным. Войска пошли внутрь ангаров, чтобы укрыться от солнца и воспользоваться туалетом. Лейтенант Хобарт из второго взвода отправил всех, кто не прыгал, обратно в их бараки, а затем организовал доставку еды остальным. Между тем, механики продолжали копаться в С-47. Может, нам повезёт и самолёт, на котором мы летим, признают неисправным и не выпустят с земли! Может, мне просто следовало пойти и прострелить ему шины!

Тем временем старший сержант Хайтауэр достал подушки и его ребята начали отрабатывать прыжки из С-47. После пары попыток мне правда хотелось прострелить шины! С положительной стороны – мы прыгали настолько налегке, что спокойно могли вместить по 20 человек на борт, а не то что 18.

Согласно учебникам, первый этап высадки в ночное время состоит из маленьких высокотренированных групп бойцов, которые выступают в роли разведки – высаживаются первыми и узнают, где они находятся, а затем устанавливают огни и радиомаячки для последующего облегчения пути в темноте. Затем идёт несколько волн десантников, которые прыгают на плохих парней, не спрашивая разрешения. Наконец, выходит и приземляется в охраняемом квадрате тяжёлая экипировка. В целом важно одно – это настолько опасно, что используется только для самых жизненно необходимых миссий. Даже во время Второй Мировой, после катастрофической ночной высадки в Нормандии Армия отменило большинство ночных прыжков. Мы собирались сделать это днём – но, увы, попросту не вышло.

Было уже поздно, когда мы наконец-то погрузились в гондурасских пташек. С-130 уже загрузились и сбросили десант, вернулись и сбросили смешанный отряд американских и гондурасских парашютистов, а затем загрузили и выгрузили тяжёлое вооружение! Мы теперь были Тормозами Чарли и собирались прыгать после всех остальных, посреди ночи. Вернулся лейтенант-полковник Вилкокс с плохими новостями. Он говорил с Бобом Донованом, но я был достаточно близко, чтобы услышать.

Я пытался связаться с кем-то в бригаде, но не смог поймать полковника. Всё на тебе. Я поддержу тебя, но расплата будет жестокой.

Донован вздохнул и поглядел на свою Компанию.

– Давайте подумаем. Что, блять, они могут нам сделать? Оставить в Гондурасе?

Полковник Вилкокс ушёл, как только пилоты-гондурашки объявили, что сломанный С-47 исправен. Мы все взяли снаряжение и погрузились на самолёты. Я последовал на капитаном Донованом и младшим лейтенантом Фэрфаксом. Было уже за полночь, когда мы спрыгнули; к тому же, уже среда, 11-е.

Рейс был коротким – где-то 100 километров. С-130 достаточно быстр, чтобы вы успели набрать высоту как раз к достижению зоны высадки. С-47 же был вдвое медленней. Внутренняя часть самолёта находилась в режиме ночного прыжка – только красные огни, чтобы глаза привыкли к темноте. Фэрфакс выглядел очень нервным. Я усмехнулся ему и заорал, перекрикивая шум мотора: