— Да ладно тебе, — я хлопнул Валеру по плечу, — говорю ж: не бери в голову. Вернемся мы — и знаешь почему?

— Нет, — угрюмо буркнул физик-контрразведчик, с опаской покосившись на меня.

— Потому что если еще и ты погибнешь рядом со мной, это будет уже слишком. Оттого я и болтаю всякую чушь, что до сих пор привыкнуть не могу, что это ты, а не Серега, понимаешь? Так что не переживай, теперь моя очередь… — я выкинул окурок и, прищурившись, взглянув на высящуюся впереди «стену»:

— Ну, а сейчас предложение, подкупающее своей новизной: пошли, прогуляемся?

— Туда? — с глуповатым выражением лица переспросил он.

— Туда, — не стал я спорить, — а что, есть другие варианты? — не дожидаясь ответа, я пошел вперед, бросив своим через плечо:

— Турист, за старшего. Если не вернемся, — я взглянул на часы, — через час — идите следом. И повнимательнее, не расслабляйтесь! Вернусь — не вернусь, а головы в случае чего все равно пооткручиваю!

Вот за что я искренне люблю своих парней и ни за что на свете не променяю их ни на кого другого — так это за то, что они никогда со мной не спорят. Даже Турист, с которым у нас разница в возрасте, прямо скажем, чисто символическая. Как командир сказал — так тому и быть. Даже если оный командир делает явную и стопроцентную глупость.

Как, например, вот прямо сейчас…

Вблизи — теперь я имею в виду «по-настоящему вблизи», а не с расстояния в несколько сотен метров — эта штуковина выглядела еще более впечатляюще и непонятно. Теперь она уже не напоминала шинельное сукно, а походила на… как бы это поточнее описать-то? Ну, представьте себе, например, дым от большого такого костра. От очень большого костра, километров девяти в окружности, я имею в виду. Представили? А теперь попытайтесь представить, что он, этот самый дым, совершенно неподвижный; застывший, словно на размытой черно-белой фотографии. Вот примерно так.

Первые несколько секунд мы с Валерой просто тупо стояли в нескольких метрах, не решаясь сделать последний шаг. Ну, тот самый, который «трудный самый». Идти вперед было глупо, не идти — еще глупей…

Скосив на полковника глаза, я вздохнул — ну и хрен с ним, пускай обижается! — и, протянув руку, стянул с его плеча автомат. Ох, трудно мне с тобой придется, коллега, задницей чую — трудно. Привычно отщелкнул вниз предохранитель, дослал в патронник патрон, вернул флажок на место и протянул назад.

Валерий, поправив ремень от сумки с ноутбуком, чуть виновато взглянул на меня и принял оружие: понимаю, не привык, в кабинете засиделся, бывает… ладно, разберемся.

Поймав себя на мысли, что начинаю просто тянуть время, я глубоко вздохнул и, не оглядываясь, шагнул вперед. Прямо в этот застывший в неподвижности ирреальный суконный дым…

Описать свои чувства? Это вряд ли, особенно, если и чувств-то почти никаких не было: не успели, понимаешь ли, сформироваться и оформиться в ощущения. Помню только одно: тяжесть. Немыслимую тяжесть, навалившуюся разом и как-то сразу со всех сторон.

Когда-то давно меня и всех ребят с моего курса пропустили через центрифугу — самую настоящую, из тех, на которых будущим космонавтам по полной программе дают прочувствовать, что их ждет на избранной трудовой стезе. Зачем это надо было нам, я до сих пор не знаю — на вестибулярный аппарат мы и так не жаловались, а угонять ракеты-носители с вражьих космодромов нам вряд ли предстояло, но приказы в нашей среде не обсуждаются, так что «оттестировались».

Вот сейчас я и испытал нечто подобное. Подобное — да не совсем: если там, в тесной центрифужной капсуле, перегрузка сминала мою плоть в полном соответствии с центробежными и центростремительными силами, то сейчас она обрушилась на меня со всех сторон. Меня сплющивало сверху вниз — и в то же время старалось раздавить в противоположном направлении; тяжесть одновременно наваливалась отовсюду сразу — с боков, спереди, сзади… и изнутри. Потрясающее, знаете ли, чувство, когда тебя одновременно — именно одновременно! — сжимает снаружи — и пытается размазать изнутри!

А потом все вдруг закончилось, и я вышел (выпал, вывалился, вынырнул, был вышвырнут или исторгнут — нужное подчеркнуть) из этого гипербарического кошмара наружу, к собственному удивлению и гордости, даже устояв на ногах.

Которые, впрочем, дрожали так, будто я только что сделал добрую сотню приседаний со штангой на плечах. Что-то мягко шлепнулось под ноги — опустив взгляд, я увидел собственный автомат, соскользнувший или сорванный странной перегрузкой с плеча. Наклонился, подобрал оружие, машинально проверив предохранитель. Руки предательски дрожали — похоже, я не только «приседал», но еще и жал эту проклятую штангу! — и резко обернулся, не то почувствовав, не то услышав за спиной какое-то движение. Полковник!

Валера как раз выпадал наружу (или внутрь?). Именно «выпадал», поскольку устоять на ногах ему, в отличие от меня, не удалось.

Подхватив коллегу подмышки, я помог ему встать. Осмотрев изрядно помятого контрразведчика, я задумчиво хмыкнул — неужели и у меня был такой же вид? Однако… Автомат и драгоценная сумка валялись тут же, под ногами. Первый казался неповрежденным, а вот вторая… вряд ли даже самые совершенные ноутбуки способны перегибаться под таким углом!

И вот тут до меня, наконец, дошло: елки-палки, да мы же внутри этого! Дошло — и я медленно поднял голову, как-то вдруг и сразу осознав весь окружающий мир в целом.