«Уважаемая Сайерона,

С почтением просим присоединиться к торжественной колонне мастеров. Сбор у главных ворот Школы через час после восхода Солнца.»

Подписи «Ф» не было. Я помнила его необычный почерк – размашистый и далекий от идеала каллиграфии, но неуловимо художественный. Наяву могла представить, как его кисть с длинными изящными пальцами, привыкшая к снартариллу, выводит послание на всеобщем. Как же выглядят эльфийские руны, написанные им?

Дура, непроходимая дура! Надо не о рунах и не о руках задумываться, а решать, что делать дальше. Он сразу поймет, что со мной происходит. А, впрочем, какая разница – я ему нужна как инструмент, с его стороны ничего не изменится. Хуже точно не будет – некуда.

Грифон бросился к голубю. Я испугалась, что он причинит ему вред, но то был не охотничий инстинкт. Малыш просто хотел поиграть. Как же назвать тебя, Гриша? Точно. И просто, и со смыслом для знающих. Таковых было только трое – снарр, Данари и я. Многовато для тайны, за которую могут снести голову, но никто из нас болтать не будет.

– Пойдем, Гриш, собираться.

Чернильная чернота неба почти полностью выцвела до серого, а на востоке занимался рассвет. Первый летний день. Все прошлые годы народ высыпал на улицы среднего города и следил за шествием виверн-тяжеловесов, везущих большие крытые повозки с будущими практикантами. Пыль вздымалась в такт синхронным шагам огромных ног, играла музыка, все веселились. Так будет и сегодня. Вот только сомневаюсь, что смогу улыбаться искренне.

Все казалось каким-то ненастоящим, надуманным. Декаду назад я бежала от кастелянши с желанием как можно скорее приблизить момент, когда примерю новую форму с поясом, указывающим на положение выпускника не хуже значка. Застежка из чистого снартарийского золота, в виде скрещенных треугольных указателей – как знак того, что мы выбрали свою дорогу. Я же так хотела этого. Скорее по привычке покрутилась перед зеркалом – телесная хлопковая рубаха, кожаный жилет со шнуровкой по бокам, свободные штаны, заправленные в сапоги по колено. Значок, конечно же. В отражении блеснула сережка, и я придвинулась ближе. Что же она скрывает?

Словно услышав мой немой вопрос, из своей комнаты вышел дед.

– Уже уезжаешь? Хорош костюм! Не забывай, навещай старика.

– Про сережку ты мне так и не расскажешь? – я предприняла последнюю попытку.

Дед помрачнел.

– Зря ты ходила к гномам…

– Но неужели ты думал, что я за всю жизнь ни разу не столкнусь с артефакторами?

– Конечно, я ничего такого не думал, – в блеклых глазах Сэма Фрайта отразилась печаль, – вероятность мала, но тем не менее… Я лишь надеялся, что к тому моменту ты станешь старше.

– Прости, но тебе не кажется, что это моя внешность, и только я могу ей распоряжаться? – язык чесался рассказать обо всем, что мне довелось испытать. Доказать, что я давно не ребенок, но какой-то последний барьер мешал, сдерживал от прорыва плотины.

– Сайка, девочка, – дед назвал меня уменьшительным прозвищем, как в детстве, и я почти пожалела о своей вспышке, – меньше всего я хочу, чтобы ты потратила жизнь на бесполезные «поиски истины». Раз ты узнала об иллюзии, с моей стороны глупо продолжать таиться.

– Тогда скажи мне код, – я как завороженная перекатывала сережку в мочке уха, – скажи!

– Вернешься с практики – обещаю, что сниму ее вот этими руками.

Надеюсь, я до того момента доживу… И как бывало на пределе отчаяния, весы настроения качнулись в обратную сторону.

– А если я за этот год суженого встречу, а потом окажется, что я «не его тип»?

– На то он и суженый, чтобы полюбить за внутренний мир, – дед усмехнулся, – как там у Алиссана в поэме.

– Хорошо, – я сложила руки на груди, – скажи хотя бы, зачем все это? К чему такие… предосторожности?

– Я скажу одно – ты должна благодарить сережку за спокойную жизнь.

То есть, получается, я стремлюсь сделать свою жизнь еще более беспокойной? Может, есть смысл в том, чтобы оставить все, как есть? Нет, не смогу. Оно все равно будет грызть изнутри, изводить.

Я обернулась на пороге, подхватив котомку личных вещей одной рукой и корзину с Гришей другой.

– А без нее… что было бы со мной без нее?

Воображение рисовало картины самых разных оттенков – от тюремных застенок до скитаний где-нибудь в далеких ридгийских землях.

– Через год ты все узнаешь. И примешь решение, надевать ли сережку обратно. А пока удачи, – дед Фрайт шагнул ко мне и прижал к груди. То ли вблизи морщины показались глубже, то ли ему и правда куда больше лет, чем я привыкла замечать.

– Через год, – эхом повторила я. Подсознательно я была даже рада отсрочке – теперь был еще один повод продержаться до этого счастливого момента.

Лили, Бретт и Робин стояли в уголке за кустом розолиста и курили самокрутку. При звуке моих шагов они вздрогнули и попрятали руки за спину, но узнали и выдохнули.