Ожидаю, что она отчитает меня или выдаст какой-нибудь негодующий ответ, но вместо этого Моника — лишенная чувства юмора королева каменных масок и бесстрастных лиц — внезапно взрывается смехом. Она смеется так громко, что у нее перехватывает дыхание, и ей приходится вытирать слезы.

Она долго и тяжело вздыхает, когда прекращает свое хихиканье. Я смотрю на нее так, будто кто-то завладел ее телом.

— Честно говоря, я ожидала чего-то подобного. Тебе никогда не было равных в искусстве разнообразить вечеринку.

Она пьяна. В хлам. Или, может быть, в это шампанское тоже подмешали экстези. Иначе Моника бы так не сказала.

— Я не знала, что они будут спорить, но технически это вина Романа. — Почему это звучит так, будто я сейчас ябедничаю?

— Ты ненавидишь меня, не так ли? — резко спрашивает она. Как будто вступительных слов не было. Только что мы говорили о паре, спорящей о пенисах и перемене визитных карточек, а в следующую секунду она уже задает мне этот вопрос.

— Я не ненавижу тебя, — говорю ей неловко, возможно, немного солгав. В конце концов, я ненавидела ее все эти годы.

— Но тебе не нравится, что я бросила твоего отца, и ты винишь меня в том, что в его жизни на сегодняшний день такой бардак.

— Ты изменила ему, разбила ему сердце, а потом вышла замуж за Хита, — сухо замечаю я.

— Хотелось бы мне не обманывать его. Жаль, что я не бросила его, не разрушив нашу семью так ужасно, как это сделала. Это стоило мне отношений с тобой. Мне казалось, что я заставляю тебя прийти ко мне. Но не жалею, что оставила его.

— Потому что он не был богат, — добавляю я, напоминая ей о ее приоритетах.

— Не поэтому, — говорит она, пристально глядя на меня. — Твой отец никогда не любил меня, пока я не ушла. Он думает, что любит меня только потому, что потерял. Для художника потеря — это нечто более важное, чем любовь.

Я решительно качаю головой.

— Это неправда. Папа любил тебя. Я помню это.

— Неужели? — спрашивает она, наклоняясь и делая еще один глоток шампанского. — Что ты помнишь? Подумай хорошенько, Каша. Ты помнишь, как твой отец сидел за ужином, который я приготовила? Нет. Он был занят новым проектом или новым произведением в подвале. Ты помнишь, как он держал меня за руку или целовал на ночь? Нет. Потому что я ложилась спать одна каждую ночь, и те единичные разы, когда он прикасался ко мне… это была скорее рефлекторная реакция, чем порыв нежности. Ты помнишь, как он целовал меня? Когда-нибудь? Потому что я помню, как пыталась внести нотку романтики в отношения, а он всегда говорил мне, что у него есть новый проект или работа, которой он занят. Именно наш брак убивал меня.

Я мысленно возвращаюсь в прошлое, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, чтобы опровергнуть то, что она говорит, но боль пронзает мою грудь, когда все мои воспоминания, кажется, подтверждают ее слова. Но это не может быть правдой. Папа развалился на части, когда потерял ее. Только любовь может сотворить такое с человеком.

— И ты говоришь это только сейчас, а не тогда? Почему? — защищаясь, спрашиваю я.

— Тогда не сказала ни слова, потому что ты любила своего отца. Ты была ребенком. Детским умом легко манипулировать, и, несмотря на то, что ты думаешь обо мне, никогда не хотела бы настраивать тебя против твоего отца. Он не виноват, что я была нечестна. Я это знаю. Это было мое решение — каким бы неправильным оно ни было. Но теперь люблю Хита, а он всегда любил меня.

Я откидываюсь на спинку сиденья, мое сердце болит еще сильнее, чем несколько секунд назад.

— И ты позволяешь мне ненавидеть тебя, — шепчу я.

— В некотором смысле, я чувствовала, что заслужила это, — говорит она с болью в голосе, а затем откашливается. — У меня всегда было много амбиций, но никаких талантов. Твоему отцу же отсыпали все таланты в мире, но у него не было никаких амбиций. Я пыталась привлечь к его работе внимание, которого он заслуживал, а он похлопывал меня по руке, отпуская, говоря, что просто наслаждается своей работой и не хочет больше, чем уже имеет. Больше, чем у нас было. Я чувствовала, что, если бы он добился бы чего-то, ему не было бы так больно выбирать свою работу вместо меня. Думала, что это будет больше похоже на то, что он решил дать своей семье лучшее из лучшего, вместо того, чтобы эгоистично прятаться, чтобы следовать своим взглядам по иной причине. Поэтому я настаивала на большем. А он говорил со мной свысока. Как ты знаешь, я не из тех, с кем можно говорить свысока.

Нет. Определенно нет. И я помню все эти похлопывания по руке. Я никогда о них не думала. Мне казалось, что она была жадной и мелочной, а папа просто был верен себе.

Думаю, у каждой истории есть две стороны.

И это отстой. Это отстой.

— Хит слышит меня. На самом деле слышит меня. Он спорит со мной, когда не согласен. Но он проявляет уважение, споря, а не просто отвергает мое мнение. Любит меня и ценит мое мнение. На самом деле, мое мнение значит для него больше, чем мнение кого-либо еще. Никогда еще он не говорил со мной свысока. И много раз он предпринимал что-то в предложенном мной направлении, потому что ценит то, что я говорю, и слушает меня с неподдельным интересом. Это все, чего я хотела от твоего отца. Я разлюбила его после бесчисленного числа дней поглаживаний по моей руке.

Моника выругалась. А еще она только что сбросила на меня бомбу.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — спрашиваю я, когда она допивает свой бокал.

— Потому что я устала быть злодейкой. Уважаю твоего отца за его преданность тебе и твоей руке. — Она делает глубокий вдох. — Я… я была разбита, когда с тобой произошел несчастный случай… Понятия не имела, что делать с… Я просто не знала, что делать. Но он это сделал. Впервые у него появилась причина стать изобретателем. Горжусь им за это. Но я устала от того, что он играет роль жертвы, когда мы оба были неправы. И думаю, тебе пора узнать правду. Ты уже достаточно взрослая.