Разумеется, тракт не вышел идеальным, он все еще достраивался и расширялся, но прогресс был очевиден, так что пришлось властителю Софены даже орден выписать. Пока еще самой низшей степени – ну так и труд еще далек от завершения.

Стоит ли упоминать, что Валисса настаивала на том, что с наградой стоит повременить, дабы потом вручить ее князю лично? Я, однако, призвал на помощь князя Хатикани на пару с моим церемониймейстером и с их помощью доказал царевне, что награда не столь уж велика, собственноручно царем написанные слова восхищения трудами ничуть не менее ценны, чем придворная церемония, а Арцуду, который аккурат в этот момент организовывал промышленную добычу камня в Лиделле – он планировал в нем провернуть тот же трюк, что и в Горной Зории, – незамедлительное признание короной его несомненных заслуг придаст сил, бодрости и энергии.

– Хорошо, возможно вы и правы. – нехотя уступила Шехамская Гадюка. – Однако, полагаю, личность гонца, который доставит награду с письмом вашего величества, вовсе не последнее дело.

– Вы имеете в виду кого-то конкретно, дорогая невестка? – полюбопытствовал я.

– Да. – ответила она.

На лице у царевны было явственно написано, как ее достала моя скудоумность в вопросах политеса и оказания должных почестей влиятельным людям, как трудов ей стоит постоянно нивелировать мое запанибратско-быдляцкое отношение к представителям высшей аристократии Ашшории.

Что тут сказать? Виновен. Я в прошлой жизни ко дворам августейших персон представлен не был, Лисапет тоже большую часть жизни провел в самых простых условиях, так что наверняка, как минимум часть ашшорской знати, мои манеры коробили, и Валисса действительно не только добровольно взяла на себя роль громоотвода, но и успешно ее играла, сглаживая острые углы.

– И кто же это?

– Вы, государь, – полагаю она очень хотела сказать «идиот», или какой другой этому слову синоним, но, будучи не в кругу семьи, а в обществе посторонних, сдержалась, – разумеется не можете делать крюк до самого Лиделла…

Шедад Хатикани всем своим видом выразил поддержку этому ее тезису – неожиданная смена маршрута Великого Царского Поезда запросто могла вогнать бедолагу в гроб.

– …но вам ничто не препятствует поручить это дело кому-то из членов семьи. – невестка чуть покривилась. – Нвард с несколькими Блистательными вполне успеет обернуться в Лиделл и встретить нас у Западного Пути[23], в том же, например, Монеткине.

Святая женщина – так о реноме царской семьи радеет, что собственного зятя готова послать куда подальше!

– Тинатин этому не обрадуется. – заметил я.

– Перетерпит. – отмахнулась ее мать. – Им с мужем все равно уже любезничать нельзя, дабы не повредить плод.

Вот ничего себе! Тинка на сносях? А я тогда почему ничего не знаю?!

Мнда, Лисапет, вот она, настоящая старость, как приходит – скоро прадедом станешь…

* * *

Бывшая столица дохлого князя Боноки размерами Аарте ничуть не уступала, да еще и расположилась в столь живописном месте, что у человека, впервые увидевшего с перевала белокаменные стены Шехамалала, поневоле дух захватывало от восторга.

Центральный город Шехамы расположился у самого западного входа в долину (ну или у выхода – тут с какой стороны посмотреть), там, где она сужалась подобно бутылочному горлышку, и представал глазам путника, достигшего седловины, во всем великолепии.

Верхний, и изрядная часть Старого города расположились на плоской вершине огромного, крутобокого холма – скорее даже шихана, – по пологой, северо-восточной стороне которого Шехамалал спускался вниз, в долину, постепенно меняя известняковые блоки охраняющих богатые кварталы стен на укрепления из золотистого песчаника и обожженного разноцветного кирпича, стерегущие покой жителей Нового и Нижнего городов соответственно.

Что ж, сидя на транзите из Ашшории в Инитар и обратно, да собирая с потока караванов пошлину, можно и забогатеть. Вон, даже дворец весь мрамором облицован, моему не чета. Пусть и поменьше немного, чем Ежиное Гнездо.

Каген, опять же, на восстановление города после штурма не поскупился – понимал, что это теперь, фактически, фасад нашего царства, его парадная, что всех прибывающих извне он должен внушать своим достатком и красотой, а не наводить уныние призраками былого величия.

Долго любоваться пейзажем мне было неуместно – царь все же, не ротозей-побродяжник, слаще морковки ничего не пробовавший, – потому я тронул Репку (торжественный въезд, однако, надо соответствовать) и мы начали спуск с перевала. Валисса рядом ехала молча, глаза ее подозрительно блестели, а вот Асир с Утмиром оживленно оглядывались по сторонам: то стремительно раздающиеся в сторону скалы рассматривали, то, привстав на стременах пытались углядеть сколь далеко тянутся окружающие город тучные поля и плодовые рощи…

– Богатый край, добрый. – Эсли за моей спиной, как он это часто делал, цокнул языком. – Давно никто не грабил.

Невестка чуть заметно вздрогнула, потемнела лицом, но промолчала.

Обогнув город с севера мы подъехали к городским воротам, у которых нас уже поджидал наместник со свитой. С обеих сторон запели рога, ударили по мембранам притороченных к седлам дхолов[24] бамбуковые палочки, взвыли фанфары, затянули протяжно-плачущую песнь флейты, создавая все вместе невообразимую какофонию, подчиненную при том некой непонятной мне музыкальной логике, рождая мелодию одновременно и странную, и отталкивающую, и невообразимым образом притягательную.