— Боже мой, — удивленно прошептала Юля, прикрыв рот ладонью. — Неужели Иван Михайлович пытался создать переход собственными руками. Это уму непостижимо.

— Зато теперь понятно, где он пропадал все время и откуда на грядках летом появлялась свежевскопанная земля. — Максим вздохнул и совсем тихо добавил. — И почему перед тем, как ум… как его не стало, все твердил про утраченные надежды, и даже плакал один раз, когда напился. — Он шмыгнул носом.

Юля прошла мимо разрушенных остатков камня, позади сооружения на стене были развешены карты, семь штук, каждая размером в два альбомных листа. Шесть выглядели абсолютно новыми, правда местами и их коснулась плесень, а вот седьмую разорвали ровно посередине. Девушка принялась внимательно их разглядывать. С одной стороны, казалось, что кто-то распечатал изображения обычной карты мира из школьного атласа по географии, начиная от существования Лавразии и Гондваны, с последующим их дроблением и постепенным образованием зазоров в виде морей и океанов, и до нынешнего вида материков, известных каждому современному школьнику. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это карты тех самых миров, о которых рассказал Алексей. Да и надписи в правом верхнем углу над каждым изображением говорили о том же — Ануми, Матао, Вакао, Хамани, Тотоху. Огромный материк, похожий на древнюю Гондвану, представлял собой Вахаору или Бордовый мир, он пестрел множеством красных крестиков. На других картах подобных отметок значилось гораздо меньше, и Юля догадалась, что красной ручкой обозначены переходы. В некоторых местах стоял только один крестик, местами два соседних были обведены вместе, они могли означать камни-одиночки и пары спиральных камней.

Юля аккуратно соединила разорванные части седьмой карты и обнаружила знакомые очертания родного мира, сверху рядом с названием «Физическая карта мира» синими чернилами приписали — Мохоту (Голубой мир). На ней одиночный красный крест жирно заштриховали черным фломастером, а рядом с другим, той же красной ручкой вывели три огромных вопросительных знака.

— Юлия Анатольевна, — раздался голос Максима, который сидел на корточках и подбирал один за другим исписанные листы. — Это же страницы из голубой папки, я листал ее однажды. Я думал, отец их уничтожил…

— Отец? — не поняла Юля.

— А ну да, я же вам так ничего и не рассказал, теперь-то уж наверно, можно. — Продолжая собирать листы и складывать их в стопку, произнес Максим. — Когда я тут появился, меня Иван Михайлович, ну вроде как, усыновил.

— Ничего себе, каждый день узнаю что-то новое.

— Просто я думал, что дядя Леша вам рассказал, — пожал он плечами.

— Нет, твою персону мы обсудить не успели, — улыбнулась Юля.

Сняв дождевик и повесив его на гвоздик на стене, вбитый скорее всего именно с этой целью, девушка принялась помогать Максиму. Она аккуратно сложила книги на полку, собрала в стопку газеты, и сгребла обломки камня ближе к основанию. Юля все еще находилась под впечатлением от того упорства, с которым Иван Михайлович пытался найти или создать переход.

— Отец всегда очень аккуратно хранил свои записи, не понимаю, почему здесь все разбросано. Может это не он? — С грустью спросил Максим, разглаживая несколько смятых листов.

— А мне кажется об этом месте больше никому не известно, видишь, даже ты не догадывался. — Юля подняла молоток и положила его на верхнюю полку. — Скорее всего, Иван Михайлович очень сильно расстроился, потому что его задумка с созданием перехода не удалась. Людям свойственно иногда в состоянии злости крушить, ломать что-то или сжигать написанное. Считается, что это хотя бы ненадолго приносит облегчение.

— Да, знаю, — кивнул Максим, откладывая стопку в сторону. — Афанасьич когда злится, все подряд швыряет, даже ударить может, если кто под руку попадется. Отец не любил его, и меня всегда предупреждал ни за что не верить этому человеку. Он и библиотеку под лестницей сделал, чтобы Афанасьич не узнал, как далеко он в своих поисках продвинулся. Он же любопытный, везде нос сует.

— Слушай, Максим, — решила спросить тогда Юля. — А Андрей Афанасьевич, он же вроде помогал Алексею с Ваней. Почему Иван Михайлович так настороженно к нему относился?

Юля задумалась, стоит ли рассказывать Максиму о сегодняшней беседе с лесничим, спрашивать про странный отъезд Алексея. Она никак не могла сообразить, стоит ли вообще обсуждать подобные вещи с десятилетним ребенком. Но мальчик, словно в ответ на ее мысли, быстро проговорил.

— Я сегодня не сразу от двери ушел, слушал, я всегда так делаю, потому что Афанасьич иногда громко орет. Он назвал дядю Лешу гадом и другими плохими словами, сказал, что он ему жить мешает и деньги зарабатывать. А еще сказал, что в деревне должен остаться только один из них, вдвоем они не уживутся. Потом засмеялся и повторил, что именно он и останется, потому что дядя Ваня скорее всего не выживет. Юлия Анатольевна, мне кажется дядя Леша в опасности.

У Юли все похолодело внутри, она провела ладонью по волосам и с волнением спросила:

— Почему ты так думаешь?

— Ну, во-первых, дядя Леша больше чем на полдня вообще редко уезжал, да еще не предупредив. А в этот раз даже никто и не видел, ну вот никто, даже ребята, как машина проехала. Получается, он с выключенными фарами что ли в темноте ехал?

— А во-вторых? — спросила Юля.

— А во-вторых, — Максим запыхтел носом. — Ну я всех как бы чувствую. Когда вы появились, сразу понял, что вы тоже, ну это, зеленоглазая. И все время знал, что вы немножко нервничаете. И когда бабка нашептала, тоже сразу понял. И дядю Ваню сегодня слышал, ему больно было и страшно, а сейчас он как бы ничего не чувствует, спит, наверное. — Максим плечом провел по уху. — А дядя Леша, когда он в город уезжает, я его перестаю вот так вот слышать. А сейчас, он будто где-то есть, но я слабо-слабо ощущаю и как-то запутанно, не могу понять как ему.

Юля проглотила подступивший к горлу комок.

— Скажи, Максим, а зверя ты чувствуешь?

— С ним вообще непонятно. Злость чувствую, сильную-сильную. Как будто он прямо всех ненавидит. А иногда мне кажется, что это и не он, а еще кто-то. В общем, тут я весь запутался.

Максим вытащил с полки складной стульчик, разложил и уселся, понуро опустив голову. Юля сняла с полки второй стул, присела рядышком и обняла мальчишку. Он доверительно прижался и довольно долго сидел молча, потом, не отстраняясь, заговорил.