Эд тихонько покусывает меня в шею, не больно, но ощутимо, и чтобы я точно проснулась придвигается ко мне ближе, упираясь… Упираясь, да. Такую уверенную эрекцию, мне кажется, я ощутила бы даже в коме.

Пришло время утреннего траха, а?

— Да проснулась я, проснулась, — это я мудро говорю только про себя, а вслух же произношу: — Доброе утро, Хозяин.

Вообще-то сессия закончилась, я могу звать его и по имени, и в принципе как мне хочется, но вообще эта форма доброго утра мне нравится больше. После неё, когда я переворачиваюсь с боку на бок, лицом к нему, его темные глаза смотрят на меня так, что я точно ощущаю себя единственной женщиной всей Его жизни. Эд очень любит такие прогибы в его сторону. А мне они совершенно ничего не стоят.

— Ты не мог мне дать выспаться хотя бы сегодня? — ехидно шепчу я, касаясь пальцами его колючего подбородка. — У меня вообще-то выходной. И у тебя, вроде…

Ну, конечно же, я всего лишь его дразню, разумеется, я не собираюсь “отлынивать”, я вообще не люблю это дело. Кто вообще отказывается от хорошего секса? Еще от плохонького секса можно и отказаться, но мой медведь плохо трахаться не умеет. Он даже спросонья засадит так, что только восторженные вопли в груди и останутся.

— Выспаться… — ворчливо откликается Эд, опуская пальцы на мою щеку. — О чем ты, женщина? У тебя тут Хозяин недотраханный, вот-вот до дрочки в душе опустится, а тебе лишь бы поспать?

— М-м-м, — я потянулась навстречу его ласке, потерлась об его ладонь щекой. — Да, действительно, прости, мой господин, что так тебя запустила.

После сессии мне не нужна боль, ведь вчера я ею напилась под завязку.

После сессии обычно секс очень трепетный, нежный, настолько ванильный, насколько это вообще возможно. И вообще вне постели Он со мной как с хрустальной носится.

И я ворчу, и неизменно получаю: “Ты и так вся в синяках, как с тобой еще-то?”

Хотя я и ворчу-то больше из кокетства, чтобы мой дорогой царь и император хоть иногда поправлял на голове корону. А то прирастет же!

Вообще боль сейчас и не нужна.

Я и так таю, от таких ласковых сегодня Его губ — на моих губах, на моей шее, ручейком сбегающих к моей груди. А от его пальцев, медленно растирающих мой клитор, я наполняюсь горячей, голодной до него духотой. Я приму его любого и любой он мне в кайф. А сейчас, особенно сейчас — я, кажется, сама готова уже его трахнуть.

Впрочем, а что мне мешает?

Тем более что классика все равно сегодня, вероятно, в пролете, у меня на спине живого места нет. Вряд ли я смогу на ней лежать.

Я опрокидываю Эда на спину, лишь легонько уперевшись ему ладонью в грудь. Сбрасываю к черту одеяла и поднимаюсь на колени, чтобы устроиться у Эда на бедрах, трусь своими уже влажными половыми губами о вздыбленный член моего мужчины. Его руки скользят по моему телу. Нежно, ласково, но с каждой секундой взгляд Эда становится все убийственнее. Да-да, сладкий, я помню, что я тебя бешу. И после стольких лет? Всегда!

— Хочешь меня, Хозяин?

— Я тебя очень хочу, сучка ты моя.

Да-да, даже после сессий — неисправимая сучка. И такой я ему и нужна.

Его ладони оглаживают мою грудь, именно оглаживают, никаких легких дразнящих прикосновений, эти — жадные. Они не дразнят, они дают понять, что критическая точка очень близка. А у меня лишь одно желание — выгнуться навстречу голодным лапищам моего медведя. Трогай меня больше, трогай меня везде.

— Красивая моя, — шепчет Эд, не отрывая от меня глаз, — сладкая.

Я могу завернуться в его бархатный взгляд как в горячее одеяло. Я могу растаять и прямо так, но кто тогда его наконец удовлетворит? Какая-то другая сучка? Пускай обломается. Этот медведь — личная собственность Светланы Клингер.

— Твоя, твоя, Эдуард Александрович, — я не выдерживаю, я смеюсь, потому что мне сейчас действительно свободно. Его явно срывает всякий раз, когда и я это признаю.

Вот и сейчас — широченные ладони моего медведя сжимаются на моих ягодицах и требовательно и бесцеремонно насаживают меня на его член.

— Ах ты ж…

Первый миг соития, ослепительно яркий, восхитительно сладкий, который хочется растянуть подольше. Не могу восторженно не вскрикнуть, а Эд не может не словить от этого кайфа, и не продолжить заставлять меня об него трахаться.

Боже…

Боже — от каждой фрикции…

Боже — мой личный страстный Боже, что сейчас так плотно держит меня в своих руках. Эрос, ты ли это? Ну а что, профиль у Эда вполне себе божественный. Да и анфас тоже…

— Обожаю тебя, — само летит с губ. Ну, не только обожаю, но об этом позднее. Сейчас Эду нравится и это признание, он начинает двигаться чуть энергичнее, добавляя остроты моему удовольствию. Кто кого трахает вообще сейчас? Я его? Ага, как же…

Даже сейчас Эд диктует мне свое желание. Медленное, вдумчивое, глубокое. Уже год как вместе, причем реально вместе, съехались на второй же день, после пресловутого наказания, а он все равно не может мной насытиться. Господи, какой же кайф…