Мне по-прежнему жаль, что его не стало. Таких как он в моей жизни не было и не будет.

Зато есть кое-кто другой. Поэтому я все-таки иду дальше. И не остановлюсь.

— Спи спокойно, милый. — Ритуальная фраза на прощанье.

Такие дни повторяются каждый месяц, и я знаю каждую ноту этой мелодии.

Я подхожу к машине, и Эд с минуту не смотрит на меня, смотрит мимо, а потом безмолвно стискивает меня в своих руках и утыкается губами в мою шею. Не целует, не кусает, просто молчит и дышит мной. И он ужасный балбес, на самом деле, потому что думает, что понимающий в нашем тандеме только он. Будто у меня глаз нет. И мозгов тоже.

Вообще-то этот балбес меня до сих пор ревновал к отцу. Жутко сам на себя бесился, наказывал сам себя запретом на причинение боли — всякий раз после кладбища у нас с ним бывало по три дня довольно спокойного, почти ванильного секса. Но он ревновал. Именно по тем же причинам — он до сих пор высветлял волосы. Чтобы не дай бог, я не увидела в нем тень отца. Ну вот скажите же, придурок?

И я все смотрела на него, и думала — стоит ли поговорить с ним об этом, или это слишком наглый вызов его авторитету? Смотрела и думала, что кажется, сегодня с ним все-таки поговорю…

Стабильность — это на самом деле хорошо. Эд вообще был человеком жесткой привычки, четкого порядка и на все случаи жизни у него если что был план. Как при этом он умудрился запасть на такое стихийное бедствие как я — я не знаю, но я нахожу это чрезвычайно приятным стечением обстоятельств.

Надеюсь, сегодня Эд не будет возражать, если мы немножко отступимся от традиций.

Но не сейчас, сейчас я сама немножко эмоционально вымотана, все-таки эти посещения и мне даются не просто.

Дорога домой всегда заканчивается на шкуре у камина. Камин не топится, ну и нахрен бы его. Бедный Потапыч, который уже даже от стыда не сгорает от всего того многочисленного непотребства, что мы на нем творим. Еще чуть-чуть — и он сам начнет нам подмахивать. Ну или мы в нем все-таки протрем дыру…

Впрочем, дело до секса после визита к Алексу никогда не доходит сразу. Сначала мы просто молча сидим.

Точнее это Эд сидит, а я лежу головой у него на коленях и поглаживаю пальцами ладонь, опущенную мне на шею. И проходит даже не один десяток минут так, пока я наконец наскребаю силы открыть рот. Надо.

— Эдик.

Я редко называю его так. Все-таки ему уменьшительно-ласкательные формы имени совершенно не идут. Именно поэтому сейчас его лицо, неподвижное от того, что он пытается не палиться своей внутренней бурей, удивленно смотрит на меня.

— Ты же понимаешь, что сейчас я — твоя, да?

Несколько минут между нами звенит тишина. Эд успевает примерить на себя физиономию “не понимаю о чем ты”, но я так ехидно улыбаюсь, что он понимает — не поверю.

— Да, понимаю, — устало произносит он.

— Зачем морочишься тогда?

Он снова молчит. Молчит долго, и я успеваю усесться рядом с ним на колени. Я редко вижу его таким, действительно редко.

— Эдик, — настойчиво повторяю я.

— Рот тебе что ли занять, раз уж тебя потянуло языком поработать? — Мой медведь смотрит на меня косо и мрачно. Ну вот тебе пожалуйста. Поболтали. Включил Доминанта.

— Эдик, я тебя люблю. — Приходится прикрыть глаза, чтобы эта фраза все-таки сошла языка.

Я боюсь. Действительно боюсь признаваться. Последний раз когда я говорила кому-то о своей любви — мой мужчина исчез из моей жизни, а потом и вовсе взял и умер.

Но… Два года. Мы вместе два года, а на вопрос об статусе отношений, два взрослых, зрелых человека, отводят глаза в сторону и не говорят даже про гражданский брак.

— Мы живем вместе. — Цивилизованный вариант. Для друзей Кристины, на её вечеринках, на которые мне таки приходится таскаться раз в три месяца. Там кошмарно. Пару раз за два года меня там даже спрашивали о детях. Кристина при этом нацепляла такую страдальческую мину, что я почти сама верила, что она ждет таки внуков от меня и Эда. От меня особо, ага-ага!

— Мы просто трахаемся только друг с дружкой. — Для всех остальных придурков, которые норовят навесить на всех подряд привычные ярлыки. Обычно — этого хватает. Но ведь скажите же — это несерьезно. И я решилась, ага. Мне тридцать лет, и я признаюсь в любви, как какая-то десятиклассница. Ура!

Но все-таки я не могу не сделать этого. Эти слова уже так давно жгут мне язык, что кажутся немного просроченными. Давайте познакомимся, Светочка Клингер — Тематичная, но безнадежно романтичная дура. Почему мне вечно так хочется нагнать в отношения со своим Домом этого ванилина?

Но как не нагнать? Я уже два года как в восторге как от него самого, так и от него как Доминанта. Да я вообще тащусь от этого харизматичного поганца настолько, что словами описать невозможно, и это журналисту года, да, который априори за словом в карман лезть не должен! Хотя нет, подходящие слова все-таки находятся. Я их только что сейчас сказала. Чувствую, ждет меня потом много стеба по этому поводу. Впрочем, я живучая, я с ним уже два года живу, переживу и это.

Когда я открываю глаза — у Эда сложно читаемый взгляд. Смотрит на меня, будто я ему величайшее откровение в его жизни выдала. Эй, а где триумф в глазах, вот это все? Крепость сдала свой последний бастион, как никак.